— О, вы тоже выходите? — услышала она за своей спиной Надин голос.
Она без особого труда догадалась, кого она спрашивает. Она спиной почувствовала его присутствие. «Он маньяк», — отчего-то пришло ей в голову, и она успокоилась. В самом деле — все так просто. Он маньяк. Сейчас много маньяков.
Находят вот таких дурех, как она, и… Она невольно поежилась, представив, что маньяк с ними может сделать. За окном было темно, но народу на центральной площади было много. Ничего им с Надькой не угрожает. Добегут до консерватории…
— Конечно, — ответил «маньяк».
Она предпочла молчать. Проклиная себя за то, что никогда не умела скрывать чувства — она не сомневалась, что ее спина в данный момент напряжена. «Скоро тебе исполнится тридцать шесть, корова, — напомнила она себе. — Дочери пятнадцать… А ты сама как тинейджер…»
— Собственно, я так и думала, что вы постараетесь выяснить, куда мы направляемся…
В голосе Надьки явно звучало ехидство, и Кате ужасно хотелось одернуть дочь, но для этого надо было обернуться и встретиться взглядом с «маньяком». Она невольно передернулась от возможной перспективы и решила отложить «воспитательный процесс» на более благоприятный момент.
Он что-то ответил Надьке совсем тихо — Катя не смогла это расслышать или просто опоздала услышать? Занятая собственными страхами, не удосужилась… А если он в данный момент обольщает Надьку? Ведь не она же нужна этому красавчику с внешностью стриптизера…
Маньяк. Если сильно помешанный — так будет дожидаться их после концерта… Что за причуда была отправиться в консерваторию именно сегодня? И тут же повстречать маньяка…
«Нет, не зря мне говорит Анечка, что я своими разгулявшимися дурными предчувствиями вечно притягиваю неприятности»… Как говорится, если кто-то положил плохо кирпич, то исключительно для Кати. И кирпич будет терпеливо ждать именно ее, бедную Катю… А потом — хрусть, и пополам. Если по улицам бродит маньяк, то он по всем законам подлости поджидает именно ее, Катю.
Автобус остановился, открывая двери. Чтобы выплюнуть их из своего чрева на холодную темную улицу. Вместе с маньяком, черт побери…
— Надя! — позвала она. — Мы торопимся…
Она тянула дочь за собой, а маньяк неотступно их преследовал.
«Если не отвяжется, закричу», — решила Катя.
Они уже пересекли площадь, когда он закричал:
— Подождите же! Я…
Она почему-то послушно остановилась. «Вот кретинка», — отругала она себя за эту покорность. Надо, наоборот, двигаться быстрее… Он подошел к ним, пытаясь найти ее взгляд — она же смотрела в землю, чтобы не встречаться с ним глазами, как будто от этого могла случиться беда…
— Я должен это сказать. Вы… вы прекрасны. Понимаете? Я никогда не видел таких лиц… нет, ваша дочка красавица, но вы… Я не могу найти другого слова. Вы именно прекрасны.
Она почувствовала, как краснеет. Дыхание прервалось. Она кивнула, все еще не поднимая глаз.
— Быстрее, Надя, — пробормотала она. — Мы сильно опаздываем…
И потащила Надьку прочь.
Он сделал шаг вслед и остановился. Просто стоял и смотрел, как они удаляются. Девочка поминутно оглядывалась, с растерянным сочувствием пожимала плечами, точно пыталась его приободрить.
«Я идиот», — сказал он себе. Это обычная женщина. Просто по какой-то непонятной оплошности Бог наделил ее сходством с боттичеллиевой Венерой. Те же мягкие черты. Отрешенность в глазах… Лишний раз доказывает, что внешность обманчива и за неземной красотой прячется обычная тень… Серая тень.
Развернувшись, он пошел на автобусную остановку.
Теперь надо было возвращаться. Глупое мальчишество, за которое следовало расплатиться…
Он опаздывал на работу.
Но когда уже он трясся в автобусе, окончательно смирившись с тем, что надо проделать обратный путь, ему подумалось — она этого стоила… Даже если это только оболочка, лицо, и ничего внутри… Даже если она — одна из многих…
Красота того стоит. Ее слишком мало осталось…
Ему ли этого не знать?
— Слава Богу, — проговорила Катя, оглянувшись.
— Ма, — сказала Надя, — тебе что, каждый день сообщают, что ты прекрасна?
— Я не понимаю, к чему ты это…
— К твоему безграничному страху, — растянула губы в улыбке эта юная нахалка. — Какого черта ты от него драпанула? А если это любовь?
«Любовь… Ну нет. Надька просто еще не знает, что нет на свете этой ее „любови“. Одна жажда, не больше… Иногда хватает глотка, чтобы ее утолить. Или понять, что питье безнадежно горькое, с протухшим вкусом».
— Только глупенький подросток типа тебя всю дорогу млеет от намека на сердечные отношения, — презрительно фыркнула Катя. — Я взрослая. Мне уже не до глупостей…
— Если ты взрослая, чего ты его испугалась?
— Он маньяк, — отрезала Катя, — Ну, хоть тут повезло! Если бы играли сегодня Малера или Альбениса, я с ума бы сошла от тоски… И так жизнь мрачна. Нет, посмотри же, Надюха, сегодня Бах… Да еще «Бранденбургский концерт».
— Почему он маньяк?
— Бах?
— Нет, тот парень… Ма, не надо делать такое лицо, как будто ты только что прибыла к нам с небес и исполнена блаженного идиотизма!
— Как ты разговариваешь с матерью…
— Как она того заслуживает. Так почему ты приклеила к невинному человеку звание маньяка?
— Только маньяк может так подлизываться… Прекрасная… Что, я со стороны себя не вижу?
— А то видишь…
— Вижу. Старая. Страшная. Пальто убогое. Иногда мне кажется, что я родилась в этом пальто. И умру в нем.
Она почти с ненавистью осмотрела свое пальто и тут же раскаялась — пальто-то тут при чем? В конце концов, это часть ее юности. Не каждому так везет в жизни — таскать на себе вечно юность…
— Ма, ты такие глупости иногда говоришь! А он прав. Он в тебе это увидел. А ты его обидела подозрениями…
— Я тщательно это скрыла.
— Ничего ты не скрыла! У тебя на лице было написано, что ты ждешь от него плохого…
В фойе уже пустело. Катя не дослушала Надькиных речей — рванулась за билетами в кассу.
— Ма, так нельзя…
— Я пришла сюда слушать музыку, — прервала она решительно рассуждения дочери о ее несовершенстве. — Давай я дослушаю твои монологи дома, ладно?
И побежала вверх по ступенькам.
Иногда он уставал от этих бесконечных тел, давно ставших бесплотными. Он начинал себя ненавидеть. Ему хотелось вырваться отсюда — как можно быстрее, навсегда…
— Сашка, ты меня проводишь?
Он кивнул.
Люда стояла, еще не одевшись. Он спокойно смотрел на ее высокую грудь и думал: «Какая глупость! Там, в зале, эти уроды пускают слюни при виде ее изящного тела, а мне все это предлагается даром, и я пуст…»