Тоня хотела сказать этой женщине, что это не ее муж. Она даже не знает, как зовут этого молодого человека, но он опередил ее.
— Конечно, можно, — улыбнулся он сначала подошедшей женщине, а потом Тоне.
— Вон тот подсвечник помогите перенести. Очень тяжелый…
— Не тяжелей одиночества, — сказал он.
— С такой милой девушкой — одиночество? — рассмеялась женщина. — Вам Господь вон какую красавицу послал…
Он ничего не сказал, мягко улыбнулся только. Тоня же отчего-то покраснела.
Они отошли, и подсвечник в самом деле был тяжелый, Тоня это почти физически ощутила — да только нес его этот парень очень легко, как будто ему это и не стоило никаких усилий.
Одиночество нести тяжелей.
— Спаси вас Господь, — сказала женщина, когда они вернулись. — И… знаете что? — Она засмущалась, но йотом все-таки решилась продолжать. — Вот батюшка скажет, что я много болтаю снова, но… Я все-таки скажу. Я, когда вас увидела, подумала — какие вы оба красивые… И сразу видно, когда Господь пару благословляет — правда-правда… Вас — благословил. Значит, будете счастливыми. Даже в скорбях.
И быстро, словно боясь, что ее увидят, перекрестила их.
— Ангела-хранителя…
Странное дело — но Тоне показалось, что и в самом деле стало светлее и спокойнее, и даже где-то послышался ей легкий шорох крыльев, и сама женщина — уж не добрая ли фея это была, из детской сказки?
«Никогда ты, Тоня, не повзрослеешь… Так и состаришься глупеньким ребенком!»
Ну и пусть, отмахнулась Тоня от рассудительного внутреннего голоса.
И когда они вышли из церкви, замерла, ожидая страшной минуты. Сейчас они попрощаются. Сейчас он уйдет, и они больше никогда не увидятся.
— Как же вас зовут, дар Божий? — спросил он, взяв се руку. Он смотрел на нее, а она прятала глаза, боясь, что он увидит в ее глазах ее панический ужас расставания — навечно.
— Тоня, — едва слышно сказала она.
Хотела прибавить: «А зачем вам мое имя, ведь все равно сейчас простимся, и каждый пойдет своей дорогой…» Но промолчала. А вдруг эти слова окажутся правдой?
— А меня — Дмитрий. Дима. Вот и познакомились.
— Да, — кивнула она.
И они замолчали, продолжая стоять возле церковной ограды.
И вдруг пошел снег. Медленными хлопьями он падал на землю, первый снег в этом году… И Тоня забыла про неловкость ситуации, она высоко задрала подбородок, пытаясь поймать губами снежинку — она ведь помнила из детства, что, если удастся поймать снежинку губами и загадать желание, оно непременно исполнится.
А Дима засмеялся.
— Снег, — сказал он. — Первый снег… Как рано…
И оба знали, что этот снег скоро растает, потому что ему еще не пришло время, но почему-то жалость к первому снегу не могла омрачить тихой радости там, внутри сердца, как будто совершилось в их жизни очень важное чудо сейчас.
И этот ранний снег был тому подтверждением.
«Я бы хотела быть настоящей, но я только восковая кукла».
Откуда эти строчки?
Лора сидела, прислонясь к мягкой спинке стула, у стойки бара. Помешивала соломинкой коктейль и снова думала: «Меня занесло снегом, я восковая кукла…»
А за окном и правда пошел снег. Ранний. Как предчувствие беды. Восковой кукле, занесенной первым снегом, ранним…
Откуда эти дурацкие строчки? Почему они пришли ей в голову?
«А, — отмахнулась она от своих мыслей. — Просто прочитала где-то… Может быть, у моего благоверного. Он горазд на такие глупости».
Она зашла сюда отвлечься.
Мысли в ее голове жили мрачные, неуютные, как эта глупость про восковую куклу.
«Я бы хотела быть настоящей».
Лора усмехнулась, тряхнула головой и отпила глоток.
Потом поймала на себе пристальный взгляд, обернулась, пытаясь угадать в расплывчатой темноте знакомые черты — слишком пристальным был этот взгляд.
Ей и в самом деле показалось, что она его где-то видела. Он смотрел на нее задумчиво, слегка откинув голову, и красноватый отблеск лампы делал его похожим на вампира. Что ее привлекало в нем? Она не знала. Загадочность потаенного зла? Но она сама придумала себе сказку про вампира. И что теперь? Это ни к чему ее не обязывает. Она просто развлекается, ей скучно. Они никогда не будут близки в реальности. Он — только фантазия. Ее фантазия. Ее игрушка на сегодня.
Ее восковая кукла.
Осмелев, она даже улыбнулась ему, и ей показалось, что уголки его губ слегка дрогнули — «сейчас она увидит два клыка», — но лицо осталось невозмутимым, он продолжал смотреть на нее. И это еще больше волновало — страшная сказочка, которую Лора придумывала себе сама. По коже пробежали сладкие мурашки, Лора невольно поежилась, превратившись на один миг в маленькую девочку, которая стоит на пороге темной комнаты, прочитав перед этим Эдгара По, и ей очень хочется войти внутрь и увидеть там привидение, только она-то знает, что никаких привидений нет, поэтому не решается…
Чтобы не разочароваться.
Чтобы не разрушить аромат магической тайны.
Он продолжал рассматривать ее, иногда делая маленький глоток из своего высокого бокала — красная жидкость, невольно отметила Лора, и добавила еще — кровь, да, наверняка…
Словно угадав ее мысли, он рассмеялся, приподнял бокал и кивнул ей. Выпил залпом.
И Лоре стало страшно, она вдруг так испугалась, словно он и в самом деле был вампиром, а она — девочкой, которая осмелилась войти в комнату и на самом деле — увидела призрак…
«Ерунда какая, — попыталась успокоиться Лора, но ничего не получилось. Только еще сильнее забилось сердце. — И вообще мне пора. Уже поздно».
Пора, да, пора спасаться бегством, куколка… «Во-о-оско-вая куколка. А знаешь, что делают с восковыми куколками? В них втыкают булавки».
Она резко поднялась и быстро пошла — побежала почти! — к выходу.
Па ходу застегивая свою леопардовую куртку, легкую как пух. И почему-то не открывалась входная дверь — Лора вдруг почувствовала себя птицей, которая не может вылететь из ловушки, поставленной умелым охотником. Она даже хотела закричать — да откройте же эту дверь, пожалуйста!
«Смешно, Лора, право, смешно! Что с тобой? Ты боишься придуманных тобой страшных сказок?»
Это нервы, сказала она себе устало. Да, я просто открываю дверь не в ту сторону. Я…
— Вы открываете дверь не в ту сторону, — услышала Лора мягкий голос, и она уже знала, чей это голос.
Даже оборачиваться было не нужно.
Она почувствовала, как страх растворяется во всех клеточках ее организма, превращаясь в покорность судьбе.