Он скинул куртку, потом рубашку, оторвал от нее рукав и снова оделся. Рукав он сложил в несколько раз, попытался отыскать банки с рассолом, но в таком дыму это было невозможно. Немного поколебавшись, он расстегнул ширинку. Несколько раз ему доводилось читать в книгах про войну, как солдаты, чтобы наполнить пересохший пулеметный кожух жидкостью или охладить раскалившиеся минометные стволы, использовали собственную мочу. Господи, спокойно ссать, когда рядом рвутся снаряды! Для этого нужна безмятежность настоящего дзен-буддиста. Сейчас у него появилась возможность проверить, реально ли выполнить этот трюк на самом деле. Странно, но крантик повел себя так, будто его хозяин находился не в горящем подвале загородного дома, а в туалете собственной квартиры.
С тряпкой на лице дышать было действительно легче. Виктор заставил себя отлепиться от окошка и заглянуть в проем. Сначала ему показалось, что полыхает весь подвальчик. Клубы дыма и отплясывающие канкан ярко-красные языки пламени – генеральная репетиция преисподней. Отличная возможность немного попривыкнуть к климату, в котором предстоит провести остаток вечности. Трус и паникер, живущий в каждом нормальном человеке, истошно завопил:
Господи, ты же заперт в горящем подвале! И выхода из него нет!
Но Виктору опять удалось подавить приступ паники. Вопреки всем инстинктам, требовавшим одного – бежать отсюда прочь как можно быстрее, он шагнул в охваченный огнем подвал.
Все оказалось не так плохо. По-настоящему горела только дверь. Ближайшая к ней потолочная балка едва занялась. Крошечные язычки огня осторожно облизывали ее со всех сторон, словно выбирали наиболее вкусное местечко, в которое можно будет всадить зубы всерьез.
Виктор понял, что минут через десять здесь будет самый настоящий ад. А еще через полчаса опознать его смогут только по зубным коронкам. Надо было действовать немедленно.
Хрипя и задыхаясь от едкого дыма, раздирающего глотку и легкие, он метнулся к тачке, схватил ее и обернулся к объятой огнем двери. Немного постоял, собираясь с силами, а потом бросился вперед, орудуя тачкой, как тараном. Послышался громкий треск, но дверь выдержала и ответила залпом горящих щепок. Виктор отскочил, матерясь и стряхивая с себя тлеющие угольки.
– Вот сука, а! – прохрипел он, глядя на дверь, победно салютующую снопами искр.
Он перехватил поудобнее тачку и снова ринулся вперед. Второй удар оказался более удачным. Он увидел, как дверь треснула вдоль, и почувствовал, что в щель ворвался сырой октябрьский ветер. Тут же в лицо ему метнулся длиннющий язык огня. Инстинктивно Виктор отпрянул, но пламя все же достало куртку. Сухая ткань вспыхнула, будто была облита бензином. Виктор выронил тачку, и захлопал себя по груди, прыгая в клубах дыма и крича что-то нечленораздельное, словно танцевал какой-то дикий шаманский танец.
С курткой справиться удалось. Хуже дела обстояли с потолочной балкой, которая, похоже, решила, что сопротивляться огню больше не желает. Огненные карлики, оседлавшие балку, весело помахивали Виктору руками, как бы говоря: «Не скучай, дружок! Скоро мы доберемся и до тебя».
– Ну уж хрен вам, – прокашлял Виктор, утер пот со лба и взялся обожженными руками за тачку, которая, казалось, потяжелела килограммов на десять.
Третья атака должна была решить исход боя. Виктор чувствовал, что на четвертый бросок его может не хватить. В голове гремели колокола, легкие готовы были разорваться в клочья, и от надсадного кашля желудок норовил вылезти через горло. Еще немного, и углекислый газ сделает свое поганое дело. Отключит мозг и поставит точку в этой истории.
Виктор подумал, что потом какой-нибудь эксперт из пожарной охраны будет долго ломать голову, зачем понадобилось этому парню устраивать самосожжение. Для чего было загонять себя в ловушку и поджигать ее? Как барсук в норе, которого пытается выкурить охотник. Только здесь барсук и охотник в одном лице.
Перед глазами плыли круги, кожу на лице саднило так, что хотелось кричать. Виктор поднял тачку и тщательно прицелился. Все, что ему нужно – сделать хоть один глоток чистого воздуха… Но он за дверью. За этой чертовой дверью, сколоченной из крепких надежных досок, сколько угодно свежего воздуха. И совершенно бесплатно. Выходи и дыши, сколько хочешь.
Нагнув голову, Виктор кинулся на дверь, как бык на матадора. Дверь затрещала, поддалась немного, плюясь огнем. Но теперь Виктор не стал отступать. Не обращая внимания на ярко-оранжевые, обжигающие руки, тянущиеся со всех сторон, он ударил дверь еще раз, потом еще… Наконец, изъеденные огнем доски не выдержали. Дверь словно взорвалась, разбрасывая вокруг пылающие щепки. В лицо ударил холодный воздух.
Бросив ненужную больше тачку, Виктор протиснулся в полыхающий по периметру дверной проем, напомнив сам себе дрессированного льва, прыгающего через горящий обруч. Шатаясь, он поднялся по каменным ступенькам, отошел на десяток шагов от дома, которому вскоре предстояло превратиться в груду тлеющих углей, и рухнул на землю.
* * *
Кричать Вика больше не могла. Сорванных голосовых связок хватало лишь на нечто среднее между шипением и хрипом. Невозможно было поверить, что этот звук издает человеческое горло.
Вике казалось, что ее голову жгут каленым железом. Или снимают скальп. Или делают все это одновременно. Последнее, пожалуй, вернее всего. От невыносимой боли она почти перестала соображать. Единственное, что она понимала – ее волокут по ночному лесу. Волокут за волосы, как тряпичную куклу. Остальные мысли заволокла кроваво-красная дымка.
Изредка до ее слуха доносилось хриплое бормотание, но смысл слов ускользал. Да это было и неважно. Меньше всего ее сейчас волновало, что говорит человек, выдирающий с корнем ее волосы. У нее было только одно желание – чтобы эта сводящая с ума боль прекратилась. Все равно, как.
Даже страх отошел на второй план. Хотя, когда она увидела в темном провале люка островерхий капюшон, и ледяная рука в брезентовой рукавице схватила ее за лодыжку, Вике показалось, что она вот-вот умрет от ужаса. С глаз словно спала пелена. Как она могла хотя бы на секунду допустить мысль, что там внизу ее муж? Как она могла поддаться этому гипнозу, или что там было на самом деле? Наваждение? Да, самое настоящее наваждение. А еще вернее – временное помешательство.
Но поняла она это слишком поздно. Человек в светло-сером капюшоне, кряхтя и не переставая что-то бубнить, уже тянул ее вниз, крепко держа за ногу. Она лягнула его по голове свободной ногой. Но это было все равно, что бить в стену. Он, кажется, даже не заметил этого. Во всяком случае, хватка не ослабла ни на мгновение.
Вика вопила, звала на помощь, извивалась, лягалась, но все ее усилия были тщетными. Незнакомец медленно, но верно продолжал стаскивать ее вниз, делая это совершенно спокойно, без угроз и криков, можно сказать, деловито, будто тащил не человека, а мешок с мукой.
Поняв, что сопротивляться бесполезно, Вика попробовала надавить на жалость. Но мольбы и слезы тоже оказались бессильны. Рука все так же сжимала ее ногу, и Вика чувствовала исходивший от нее могильный холод даже через ткань новеньких джинсов.