— Бьюсь об заклад, ему тоже не лучше, — отрезал Борис. — Возьмите себя в руки. — Оглядев ночную, неестественно пустынную Красную площадь, он добавил: — Здесь придется поторопиться.
— Стойте, — промычал Лавелл, когда они добрались до базарных рядов. — Мне надобно отдышаться. — Он машинально оперся на Ракоци, но тут же отпрянул, услышав ответный мучительный стон.
— Только недолго, — предупредил Борис внимательно изучая подходы к улице, на которую им предстояло свернуть. Он подавил нервный зевок. — Нам нельзя мешкать. Скоро поднимутся подмастерья.
— Я понимаю, я все понимаю, — учащенно дыша, пробормотал англичанин и уже громче спросил: — Как полагаете, наши усилия не напрасны?
— Нет, покуда он жив, — отозвался Борис потом сказал с видимой неохотой: — Впрочем, возможно, смерть явилась бы для него благом. Не знаю, срастутся ли кости и мышцы, а если срастутся, то как? Боюсь, он нас проклянет за такую услугу.
Ракоци, чье сознание на мгновение прояснилось, попытался заверить своих спасителей, что все будет хорошо, что он обязательно выживет и непременно оправится. Настолько, что от жутких ран не останется и следа. Но язык не повиновался ему, а мысли начали путаться, затем в глазах завертелись круги, растворившиеся в объявшем всю вселенную мраке.
— Но мы не могли его бросить, — возразил Лавелл. — В этом жутком дворе, среди крыс.
— Нет, разумеется, — ответил Борис и вновь осмотрел улицу. — Нам лучше бы поспешить. Заутреню служат рано, а паломники встают еще раньше. — Он становился все беспокойнее, промедление истощало его силы в той же степени, в какой вливало их в англичанина. — Нельзя допустить, чтобы нас кто-нибудь увидал.
— Беды в том не будет, — сказал рассудительно Лавелл. — Паломники ведь не местные жители — кто может вас опознать? А уж меня и подавно.
— Одной пары глаз будет достаточно, — пробормотал Борис. — Как и одного-единственного свидетельства. Русские дознаватели очень дотошны, а у стражи цепкая хватка. Опрашивать примутся всех, хотя бы этих бедняг. — Он указал на группу нищих, спавших под стенкой ближайшего здания. — Они вроде спят, а ну как кто-нибудь бодрствует? И за чашку похлебки выложит, что творилось тут в эту ночь? — Он помолчал. — Перебить их мы не можем. Будет лишь хуже.
— Сейчас темно, — заметил Лавелл, внутренне вострепетав. — Что они могут увидеть? И потом, вы одеты в малоприметное платье, я — также. А наш подопечный вообще, можно сказать, не одет. Кто заподозрит, что я — английский ученый, а вы — русский вельможа, даже если угадают, что с нами преступник? Думаю, что никто.
— Они скажут, что видели двоих с виду знатных людей, тащивших на себе чье-то тело, — свирепо ощерился Годунов.
— Двое с виду знатных людей ведут домой третьего. Что в том необычного? — вопросил патетически Лавелл, мысленно пребывая скорее в Лондоне, чем в Москве.
Борис это понял и сплюнул.
— С вами, видать, не столкуешься, — бросил он в сердцах. — Ладно, пошли. Вы готовы?
— Готов, — кивнул англичанин, чье дыхание вновь стало ровным.
Не готовым к длительному переходу оказался лишь Ракоци, ибо первый толчок многократно усугубил его муки. Очнувшись, он шумно вздохнул, стиснул зубы и вновь провалился в милосердное небытие, где и оставался уже все то время, пока русский царедворец и английский филолог влекли его к им одним ведомой цели.
Этой целью был склад торговцев пряностями. Тяжелую дверь его на условный стук отворил Роджер и пошел впереди, освещая дорогу переносной масляной лампой.
— Я сейчас упаду, — пробормотал Лавелл, перетаскивая недвижное тело Ракоци через порог кладовой.
— Позвольте мне подменить вас, — тут же вызвался Роджер. Он поставил лампу на полку и очень ловко и бережно принял весь вес хозяина на себя.
Кладовая в сравнении с основным складским помещением была небольшой. Вдоль стен ее шли стеллажи, заставленные корзинами, ящиками и кожаными укладками со специями и всевозможными травами. От всего этого исходил непередаваемый терпкий аромат, в котором главенствовали запахи имбиря и черного перца. Центр кладовой занимал длинный стол, где торговцы обычно отвешивали товар, но сейчас весы были сдвинуты в сторону — их место заняло лоскутное одеяло. Три пары рук осторожно подняли Ракоци и ничком уложили на это ложе.
— Ему досталось, — сказал Борис. — А впереди весьма долгое путешествие. Не знаю, сумеет ли он его выдержать. — Он поморщился и прибавил: — Если вообще до него доживет.
— Должен дожить, — откликнулся Лавелл, растирая затекшую руку. Он осторожно взмахнул ею и побледнел, глянув на распростертое тело.
Освещаемый светом второго светильника, зажженного Роджером, Ракоци лежал совершенно недвижно, как труп. Мышцы спины его — по всей длине — были в багрово-синих разрывах. Пальцы невероятно распухших, покрытых черными пятнами рук, напоминали обгрызенные колбасы. Те же пятна покрывали и ноги несчастного, перебитые во многих местах, а крысы не только потрудились над его пальцами, но объели и уши, и края уже затянувшихся уродливыми струпьями ран.
— Господи Иисусе! — прошептал Лавелл.
Борис машинально перекрестился. В отличие от англичанина он вовсе не выглядел потрясенным и после короткого осмотра сказал, склонив голову на плечо:
— Э, малый, а хозяин твой крепок!
— Да, — кивнул Роджер, принимаясь сдирать лоскутья одежды с тела своего господина.
Он действовал очень сноровисто, но Лавелл тем не менее не нашел в себе сил на это смотреть и спросил, отворачиваясь:
— Готов ли он будет к отъезду через два дня? Ведь лекаря вызвать сюда невозможно. Как ни печально, но мы в любом случае должны будем отправиться в путь. С ним или без него.
— Он будет готов, — заверил Роджер, не давая себе труда пояснить, что силы его хозяина лучше всех лекарей восстанавливает сундук с карпатской землей и что три таких сундука уже лежат на повозках, включенных в состав отправляющегося к Белому морю обоза.
— Молю Господа, чтобы так все и вышло, — сказал Борис. — Я, конечно, пошлю погоню на запад. Но это опытные ищейки, и, не нанюхав следа, они станут рыскать во всех направлениях. И возможно, помчатся на север, а я не смогу их остановить. — Он вдруг засмеялся и хлопнул в ладоши. — Представляю, как взвоют иезуиты! Громче Романовых с Шуйскими, а?
— Взвоют, да, — нетвердо пробормотал Лавелл. Во рту у него сделалось кисло от запаха крови.
Роджер остался невозмутимым и еще раз подтвердил:
— Хозяин будет готов к путешествию. Доктор Лавелл за нас поручился, и мы его не подведем.
Борис несколько раз кивнул, но взгляд его был недоверчив.
— Прекрасно, — сказал он, помедлив. — Господь да поможет вам.
До Ракоци, лежавшего лицом вниз на столе, голоса доносились откуда-то издалека. Он мог различать слова, но не их смысл и страстно мечтал вновь забыться. Ему не хотелось даже дышать, так как дыхание бередило перебитые ребра, что отзывалось в истерзанном теле чудовищной болью.