Руджиеро кивнул.
— Не сомневайтесь, хозяин.
— Говори лучше по-итальянски. В венгерском ты не очень-то тверд.
Слуга покосился на дверь, и Ракоци понял.
— Что ж, хорошо. Ты получил землю? Сколько ее у нас?
— Мешка два-три. Они хранятся в конюшне. — Слуга повел плечами и кашлянул. — Скажите, а вы уверены, что она… преобразится? Вы… хм… встречались с ней только три раза. Этого может быть недостаточно. — Руджиеро совсем смутился и хриплым голосом пояснил: — Я… я очень о ней беспокоюсь. Мне не хотелось бы ее потерять.
— Мне тоже, — коротко бросил Ракоци. — Мы обменялись с ней кровью, — добавил он примирительным тоном, сожалея, что обидел слугу.
Руджиеро не обратил внимания на невольную грубость хозяина, он был озабочен другим.
— Как это вышло? Ведь вы говорили, что она к этому не готова.
— Так и было. До вчерашнего дня. Но эти мерзавцы подвергли ее пыткам. К счастью, лишь устрашающим, отложив основной допрос на сегодня. Выхода не оставалось. — В голосе Ракоци прозвучало отчаяние. — Потом… она позволила мне вскрыть ей вены. Я думаю, она была несколько не в себе.
Руджиеро кивнул, но продолжил расспросы:
— Значит, очнувшись, она может… не принять свою новую участь?
— Возможно. Не знаю. Да.
Ракоци опустил голову и надолго умолк.
— Поверь, у меня не было выбора. А она очень боялась пыток. — Он вскинул голову и невесело усмехнулся. — Не очень-то обнадеживает, не так ли? Что ж, будь что будет, сейчас самое главное — ее увезти.
— Когда она начнет приходить в себя, я попытаюсь ее успокоить. — Руджиеро двинулся к выходу. — Боковые ворота будут открыты, хозяин, — сказал он уже по-итальянски. — Подвозите тело туда. — Слуга резко толкнул дверь, чуть не сбив с ног припавшего к ней фра Сансоне.
— Мне вменено в обязанность слушать, — пробурчал смущенно монах.
— Я знаю, — кивнул Ракоци. — Каждый из нас верен долгу. Правда? Поэтому я сейчас поеду в Сан-Марко, а вам надлежит обо всем кому следует доложить, — Он снисходительно улыбнулся, потом хлопнул в ладоши. — Ферруджио, время уходит! Ступай, приготовь мне коня!
Собор Сан-Марко сиял в сумраке, все окна его были освещены.
Припозднившийся прихожанин, решительно шагнувший внутрь храма, тоже переливался, сиял и сверкал. Его белый парчовый наряд с черным высоким воротом осыпали сотни крошечных бриллиантов, короткую белую накидку, небрежно наброшенную на плечи вошедшего, удерживали от падения черные шелковые шнуры.
Суетившийся в центре огромного помещения доминиканец прервал свои хлопоты и спросил:
— Вы — наш сосед-чужеземец, не так ли?
— Да. Не подскажете ли, к кому я могу обратиться по поводу выдачи тела.
— Какого тела? — Монах вытаращил глаза.
— Фра Сансоне сообщил мне, что тела еретиков, не вынесших допроса с пристрастием, направлены к вам. Среди них должно находиться и тело бывшей домоправительницы моего покойного дядюшки. Я хотел бы устроить ей приличное погребение, но, разумеется, не в освященной земле. — Он наклонился к монаху и шепнул доверительно: — Я знаю, что просьба моя необычна, однако волю покойных родственников следует уважать.
— Конечно-конечно, — согласился монах, нервно сжимая в руках какой-то пергамент. — Скорее всего, вам нужен фра Каталине. Пройдите в южную часть храма. Его конторка находится там.
— Спасибо вам, добрый брат, — поклонился Ракоци, поворачиваясь к алтарю и осеняя себя крестным знамением.
Возле конторки толпились монахи. Ракоци самым почтительным образом поприветствовал их. Ответом ему было молчание. Добрые братья-доминиканцы явно не собирались его замечать.
Ракоци вскинул голову и выпятил грудь.
— Эй, уважаемые, кто из вас фра Каталине? Дело мое срочное и отлагательства не терпит. Ну же, любезные братья, я жду! — Голос его, усиленный эхом, раскатился по всей церкви и возымел нужное действие: из конторки выскочил плотный востроглазый монах.
— Не шумите, я занят, — напустился он на ожидавшую братию, — и, пока не заполню свидетельства, никого не приму.
— Тысяча извинений, фра Каталине. Это я осмелился вас позвать, — Ракоци бесцеремонно растолкал ожидающих и приблизился к рассерженному доминиканцу.
Фра Каталине с любопытством воззрился на расфранченного чужеземца.
— Кто вы, сын мой?
— Жермен Ракоци, — представился незнакомец. — Я пришел забрать у вас тело Деметриче Воландри. Она умерла прошлой ночью в какой-то тюрьме.
— Забрать тело? — недовольно переспросил фра Каталине. — Пожалуйста, но… после сожжения.
— Что? — Ракоци побледнел. — А почему не сейчас? Какой смысл в этой задержке?
Доминиканец вздохнул.
— Никакого, но тел здесь уже нет. Их увезли час назад. Вы опоздали.
— И куда же? — Голос чужеземца был тих, но у фра Каталине от страха похолодела спина, а остальные монахи, крестясь, отшатнулись.
— На… на площадь Синьории, — пробормотал фра Каталине, опуская глаза. — Наш настоятель, благословенный Савонарола, распорядился сжечь тела всех умерших грешников вместе с живыми еретиками.
Ракоци закрыл глаза. Гнев, боль и отчаяние помутили его сознание. В нем вспыхнуло бешеное желание убивать.
Жизнь каждого из поджавшихся в кучку монахов повисла на волоске. Он знал, что сумеет справиться с ними, но… секунда-другая — и вспышка прошла. Долг перед Деметриче призывал его оставаться спокойным.
— Синьор чужеземец, — в дрожащем тенорке фра Каталине послышались нотки сочувствия, — вы потом сможете забрать ее пепел. Вряд ли наш настоятель наложит на это запрет.
Ракоци резко развернулся на каблуках, монахи шарахнулись в стороны. Не глядя на них, он поспешно двинулся к выходу. Мысли его путались, однако в них брезжило нечто, на подъезде к палаццо да Сан-Джермано оформившееся в подобие туманного плана — достаточно авантюрного, но имевшего шансы увенчаться успехом.
— Как быть, если опять что-то не сложится? — спросил Руджиеро.
Ракоци покачал головой.
— Тогда, мой друг, ты немедленно покинешь Флоренцию, прихватив с собой холсты Боттичелли. Возьмешь Гелату, она вынослива и надежна.
— А вы? — Слуга знал ответ, но не спросить не мог.
— Лошадь мне не понадобится. Если Деметриче сожгут, я умру.
* * *
Письмо сестры Мерседе к Джироламо Савонароле.
С чистым сердцем и светлыми помыслами настоятельница монастыря Сакро-Инфанте шлет свои приветствия Джироламо Савонароле, настоятелю флорентийского собора Сан-Марко.
У меня нет желания обременять вас лишней докукой, однако я все же должна обратиться к вам прежде, чем ситуация сделается совсем уж неразрешимой. Завтра вашими попечениями на площади Синьории возгорятся костры, сожигающие еретиков во имя славы Господней. Что ж, на все воля Божия, и чему быть, тому быть. Меня же сейчас очень заботит состояние одной из наших монахинь — Эстасии, сестры, приобщенной к тайнам Господним, которой вы повелели явиться на площадь, дабы она поведала всем собравшимся о своих видениях и восславила происходящее в хвалебных молитвах.