— К защите? — ошеломленно переспросил Сандро, запуская пальцы в свои золотистые волосы. — Христос и все святые! — воскликнул он через мгновение. — О какой защите вы говорите, когда вам надо бежать? Она вас заклеймила, Франческо. Вы теперь — сам сатана. Вам нужно немедленно покинуть Флоренцию, иначе вас ждут арест и расправа. Защита? Да кто послушает вас?
— Сатана? — нахмурился Ракоци. — Что же она такое наговорила? Значит, вы полагаете, дела мои плохи?
— Да.
— А эта исповедь? Ее хотят обнародовать?
Сандро удрученно кивнул.
— Через день — в святой праздник всех ангелов. — Художник глянул на потолок, словно привлеченный искусной резьбой, покрывавшей потолочные балки, потом опустил глаза. — Нужна ли вам моя помощь? — спросил он, отводя в сторону взгляд.
Лицо Ракоци дрогнуло. Он понял, что творится в душе живописца.
— Нет. Благодарю вас, мой друг. Я справлюсь сам. Более того, во избежание неприятностей о нашей сегодняшней встрече не следует говорить никому.
Боттичелли побагровел.
— Мне стыдно, Франческо. Я трушу и ничего не могу с этим поделать — Он ударил себя кулаком по бедру. — Позвольте мне хоть чем-нибудь облегчить вашу участь.
— Чем же? — В голосе Ракоци не слышалось ни малейшего осуждения. — Поверьте, я справлюсь, Сандро. У меня есть для того и возможности, и друзья.
— Тогда внесите меня в их число, — быстро сказал Сандро. — Знайте, что бы с вами ни случилось, я целиком и полностью стою лишь за вас.
— Но люди об этом знать не должны, — предупредил его Ракоци. — Когда исповедь обнародуют, вам лучше оставаться в тени.
Его взгляд скользнул по плохо освещенному коридору и остановился на бронзовом изваянии, выступавшем из ниши. Аполлон настиг прекрасную нимфу, но — поздно, ноги Дафны [51] давали побеги, она превращалась в лавровый куст. Лоренцо любил эту статую, но Пьеро собирался ее продать. Ракоци уже вел с ним об этом переговоры.
— Ваша правда, — мрачно кивнул Боттичелли и вдруг встревожился. — Но шила в мешке не утаишь. Серджио знает, что я вас искал. Я справился у него, куда вы девались — Он погрузился в раздумье, затем усмехнулся: — Вам придется ударить меня. По лицу. Так, чтобы осталась отметина. Тогда я смогу сказать, что пытался вас задержать, но вы оказали сопротивление и сбежали. Они поверят, а я их направлю на ложный след. — Глаза художника загорелись. — Пожалуйста, Сан-Джермано! Должен же я вам хоть чем-то помочь!
— Что ж, если хотите…
Ракоци в последний раз взглянул на дверь библиотеки Медичи. Он вспомнил, как Лоренцо, впервые пригласивший его туда, благоговейно взял в руки том Данте и, мечтательно улыбаясь, сказал: «У меня семеро детей от жены и где-то, наверное, есть еще и другие. Но тут — мои самые любимые дети, это дети моей души». Воспоминание причинило ему острую боль.
— Франческо? — воскликнул встревоженно Сандро.
— Ничего, — сказал Ракоци, — ничего. Я просто отвлекся. У нас маловато времени, а?
— Да, — кивнул Боттичелли.
Он внимательно оглядел свои руки, затем совсем буднично произнес:
— Скоро выйдет указ о вашем аресте. Возможно, он уже принят. Его издаст Синьория, но — по воле Савонаролы. Ему нужно с кем-то расправиться, чтобы устрашить остальных. Не с вами, так с кем-то другим, не важно.
— Но для меня важно, чтобы этим другим не сделались вы. — Ракоци посмотрел на художника. — Еще раз благодарю вас, Сандро. За риск, которому вы подвергаетесь ради меня, за доброе ко мне отношение. Поверьте, я никогда этого не забуду.
Боттичелли смущенно кашлянул.
— Когда вы едете?
— Скоро. — Он искоса глянул на Сандро. — Вы уверены, что мне надо ударить вас?
— Да, иначе я не…
В ушах у художника зазвенело. Взор его помутился, он вытянул руки, хватаясь за стену, и чуть не упал — настолько сильной была внезапная оплеуха.
Сандро огляделся, когда получил возможность смотреть, и обнаружил себя в одиночестве. Его одетый в черное собеседник растворился в коридорах дворца.
* * *
Приказ об аресте Франческо Ракоци да Сан-Джермано.
Сим повелевается задержать вероломного сатаниста, именующего себя графом Франческо Ракоци да Сан-Джермано, какового потом надлежит как можно скорее передать дознавателям Флорентийской республики для разбирательства его еретических и богохульных деяний. Сделать сие предписывается с большой осмотрительностью, дабы злодей не наложил на себя руки и не сбежал. Вышеуказанный Ракоци повинен в ужасных преступлениях против Господа и Флоренции, а посему крайне необходимо, чтобы вся мощь мирских и церковных законов обрушилась на него, восстановив тем самым попранную им справедливость.
Утверждено приором и Синьорией Флоренции
30 сентября 1494 года
Переносной фонарь, который Деметриче держала в руках, бросал на ее лицо скудные отсветы. Войдя в потайную дверь, она тихо сказала:
— Они ушли.
Ракоци повернулся к ней, поправляя верховую накидку.
— Они поверили вам?
— Конечно. Почему бы им не поверить? Я позволила осмотреть все комнаты, они всюду сунули нос. — Молодая женщина поставила фонарь на ближайший сундук и села. — Я очень боялась. Они так грубы.
Она стиснула руки, пытаясь унять в них дрожь.
— Деметриче, — сказал Ракоци, играя дорожными крагами, — если вы так боитесь, уезжайте со мной. В Венеции никакой Савонарола нам будет не страшен. Я не хочу оставлять вас здесь.
Она покачала головой.
— Сан-Джермано, поймите, Флоренция — это мой дом. С ней у меня связано очень и очень многое. Я зачахну вдали от нее.
— Я понимаю, — сказал Ракоци тихо. — И много больше, чем вы полагаете.
— У вас за спиной долгая жизнь, — продолжала женщина, не слыша его слов. — Привязанность к какому-то одному месту вам может казаться глупой…
Ракоци, присевший на сундук, чтобы обуться, указал на подошвы своих сапог.
— Не правда ли, они несколько крупноваты? Тому есть причина. Вы знаете, что находится в них?
Его странный тон заинтриговал Деметриче.
— Нет.
Дрожь в руках женщины уже унялась, и глаза ее были полны любопытства.
— Земля, — коротко бросил Ракоци. — Почва моей родины. Без этой защиты я не смог бы перейти даже через ручей. Земля — моя жизнь. Так же, как кровь. А тоска все не гаснет. Вы страшитесь покинуть родные края, я знаю, как это больно.