Он натянул поводья и взглянул на Лоренцо.
— Быть простым гражданином Флоренции много лучше, чем принцем крови, изгнанным из своей страны.
Толпа молодежи, высыпавшаяся с виа де Бенчи, окружила всадников. «Шары! Шары!» [16] — восторженно завопили юнцы. Лоренцо кивком головы поблагодарил их, и гуляки помчались дальше.
— Изгнанным?
Ракоци промолчал.
— А мне кажется, что даже изгнанникам в счастливой Флоренции лучше живется, чем некоторым правителям мира! — произнес, ухмыляясь, Аньоло Полициано, указывая на истощенных, одетых в лохмотья детишек, выглядывающих из подворотни. — Вот изгнанникам из Флоренции и впрямь приходится нелегко. На что ты намекаешь, Лоренцо? Тебе хочется выслать меня? Так сделай же это, ибо жена твоя умерла и возразить не сможет.
Лоренцо помедлил с ответом.
— Когда у меня появляется желание швырнуть тебя в воды Арно, дражайший Аньоло, — проговорил он наконец, — я делаю так, — он прикоснулся правой рукой к длинному шраму на горле, — и вспоминаю, что, если бы в ту кровавую Пасху тебя не было рядом со мной, я умер бы, как и мой брат, а власть во Флоренции захватили бы Пацци. Поэтому можешь дразнить меня сколько угодно, мой друг, Медичи перед тобой в неоплатном долгу.
— Прелестно, прелестно! Какая чувствительность! Какая высокая философия! — восхитился Полициано. — Добавь к тому же, что без меня в твоей библиотеке воцарится полный развал, а многие редкие рукописи так и останутся гнить в Болонье! Вот главный резон, по которому ты терпишь меня!
Внезапно он качнулся в седле и чуть не свалился на землю, ибо лошадь его взбрыкнула, испугавшись резкого трубного звука, донесшегося с пьяцца делла Синьория.
— Черт бы побрал великомученика Антония! И как он выносит весь этот шум в свою честь?
— Шествие скоро начнется, — спокойно заметил Лоренцо, — нам лучше бы поспешить!
— Как пожелаете! — Ракоци подобрал поводья. Разговор сворачивал со скользкой дорожки, и он был этому рад. — Может быть, вам претит вся эта толкотня? Тогда не угодно ли осмотреть мое будущее обиталище? Работы подходят к концу, а момент сейчас более чем подходящий! Рабочих там нет, они веселятся где-нибудь здесь, и мы не спеша все осмотрим.
— Клянусь ранами Господа нашего! — вмешался Полициано. — На что там смотреть, кроме стен? Вы можете расписать их, покрыть гобеленами или еще как-нибудь разукрасить. Но все равно они останутся стенами, разве не так? Одни будут толще, другие — тоньше, но им не дано стать чем-то иным. Стены есть стены — и только!
Ракоци рассмеялся.
— А потолки есть потолки, полы есть полы, печи есть печи. Вы совершенно правы, Полициано, мир скучен и мало чем может нас удивить!
Его последние слова утонули в реве десятка труб. Лошади закрутились на месте. Всадники, успокаивая животных, натянули поводья.
— Ох, чтоб их всех! — Полициано, пытаясь сохранить равновесие, резко взмахнул рукой. Его гнедая вскинула морду и беспокойно загарцевала.
— Это праздник, Аньоло, — терпеливо сказал Лоренцо — Когда флорентийцы выходят на улицы, они делаются большими детьми. Их напор, как морской прилив, сметает любые преграды. Нам следует либо велеть очистить пьяцца делла Синьория от горожан, либо поскорее отсюда убраться.
— И потерять день, глазея на некую новостройку? — Маленькие глазки Полициано сузились, губы плотно поджались. — Ну хорошо! И все-таки стены есть стены!
— Да, это так, — согласился с иронией Ракоци. — Но иногда они образуют весьма занимательные углы.
Он повернулся к Лоренцо.
— Вам и вправду не хочется присоединиться ко всем?
— Я уже не раз это видел. А теперь мне хочется осмотреть ваш дворец. С флорентийцами пусть побудет Пьеро.
Лоренцо внезапно задумался, его тяжелая нижняя челюсть выдвинулась вперед.
— Я не вечен, Пьеро должен учиться править. Пора бы ему понять, что этот город совсем не красочная игрушка.
Он поддел поводья концом узловатого пальца.
— Видите ли, уважаемый странник, мой старший еще очень глуп! Ему уже двадцать, и время уходит.
Аньоло коротко хохотнул.
— Мне он вовсе не кажется глупым. Мальчик просто избалован толпой. Он очень красив, и Флоренция его обожает!
— Значит, Пьеро красив, а я — нет?
Лоренцо не стал ждать ответа. Он тронул свою лошадь, направив ее навстречу людскому потоку, стремительно к ним приближавшемуся.
— Я хорошо представляю, как выгляжу. Пьеро ничуть не лучше, он лишь помоложе. Вот Джулиано, тот был и вправду красив. Ладно, оставим это. Возможно, именно внешность и побуждает меня тянуться к красивым вещам. Давайте свернем к Санта-Кроче.
Он явно хотел прекратить разговор.
Но Аньоло не унимался.
— Не стоит отчаиваться, Лоренцо! Ты ведь читал Платона. Ты должен знать, что расположения Сократа [17] добивались многие молодые красавцы Афин. Так что не сокрушайся! Твои добродетели дают тебе шанс.
С этими словами Полициано резко дернул поводья и направил свою лошадь в проулок.
— Мое лицо и в Афинах считалось бы безобразным!
В этом признании не было горечи. Через какое-то время Лоренцо уже скакал впереди, раскачиваясь от быстрой езды, и на задней луке его седла золотом вспыхивала чеканка «Лор. Мед.». Будучи человеком тонкого вкуса, он все-таки имел эту слабость — помечать своей монограммой все, чем владел.
Ракоци предпочитал следовать в арьергарде маленькой кавалькады. Он покачал головой, когда Полициано стал обгонять своего патрона. Медичи позволил нахалу какое-то время скакать впереди, затем вновь искусно его обошел. В этом был весь Лоренцо, всегда и везде стремившийся быть первым.
Когда вдали завиднелась церковь монастыря Сан-Марко, Полициано устал от игры. Он дал своей лошади приотстать и раздраженно скривился.
— Ну и чего ты этим добился, патрон? Ты, конечно, ездишь лучше меня! Ты во всем лучше меня! Я знаю это. И все-таки я тебя обскачу! Обставлю, ты слышишь?
Не дождавшись ответа, Аньоло воскликнул:
— Черт бы побрал твою терпимость, Медичи! На твоем месте я бы прогнал меня прямо сейчас и запретил приближаться к Флоренции минимум лет на десять!
Медичи только покачал головой и обернулся к Ракоци.
— Он очень надеется подружиться с Пьеро. Но вряд ли ему это удастся.
Полициано фыркнул, но промолчал, потом фыркнул опять: