В другом конце салона сидели за столиком трое: музыкант, Гарриет Гудмен и журналист. Они держались подчеркнуто обособленно, так что двум пожилым красавицам ничего не оставалось, кроме как выплескивать излишки переполнявших их чувств на Фрэнка. И тот в них уже тонул.
— Конечно, у меня нет права настаивать, — сказал, глядя в пространство, Франциск.
— Я не люблю держать под спудом скандальчики, а этот — просто картинка. — Журналист приложился к чашке с остывшим кофе. Сделав глоток-другой, он скривился. — Боже, какая гадость!
Гарриет Гудмен мрачно сдвинула брови.
— Ребенок в критическом состоянии.
— Да, — согласился Франциск.
— Я помогала матери раздевать ее. Тело бедняжки покрыто какими-то странными… — Она замялась, подбирая определение.
— Я видел, — сказал Франциск. Очень негромко, чтобы не привлекать внимания дам, сидящих у стойки.
— Видели? — озадаченно переспросила Гарриет.
Джим Саттон вытянул шею.
— Что такое? Выкладывайте, Франциск.
Тот заколебался.
— Что-то вроде крохотных ссадин, окруженных своеобразными синячками.
Журналист покачал головой.
— Похоже, этот молодчик в постели сам дьявол.
— Это не смешно, Джим, — резко бросила Гарриет.
— Не смешно, — кивнул журналист. — Но ссадины не прыщи — они сами собой не возникают. Это ведь Лорпикар?
— Вероятно, — ответил Франциск. — Во всяком случае, я нашел ее в его спальне, совершенно раздетую и накрытую лишь покрывалом. — Он помолчал. — Шумиха вокруг дела преподобного Мастерса явно не доставила девочке радости. И если пресса опять ею займется…
— А она займется, — вставил Джим.
Франциск махнул рукой и продолжил:
— Это может совсем ее подкосить. Родители Эмилии даже сменили фамилию, чтобы избавить дочь от излишних переживаний, а тут…
— Да, — подхватила Гарриет. — Вы, безусловно, правы. Мы должны проявить максимум деликатности. Это в первую очередь касается тебя, Джим.
— И тебя, — отбил нападение тот. — Тебе ведь тоже захочется упомянуть о ней в своих нудных лекциях, так что молчи.
— Перестаньте, — с неожиданной властностью сказал музыкант, и парочка виновато притихла. — Я лишь прошу, чтобы каждый из вас придержал себя, хотя бы на первых порах — из сострадания, пока девочка не пойдет на поправку. Гарриет, мне думается, вам лучше быть рядом с Эмили, когда та очнется от шока.
— Вы, кажется, совершенно уверены, что бедняжка очнется, — раздраженно заметила Гарриет.
— Да, уверен. Я встречался с подобным. Правда, не здесь и довольно давно. — Он посмотрел в окно — на длинные тени, возвещавшие приближение ночи.
— Если вы что-то знаете, почему не скажете Харперам? — требовательно спросил журналист.
— Потому что они мне не поверят. Их убедит заключение доктора, а не мое. Джерри Фитцфаллен осмотрит Эмили и сделает свои выводы. Тогда и поглядим, совпадут ли они с моими.
Гарриет неуверенно улыбнулась.
— Родители, да. Им легче услышать плохое от человека, облеченного соответствующими правами. — Она поднялась. — Пойду, переоденусь к ужину, а по дороге навещу Харперов.
— Спасибо, — сказал Франциск и переключил все внимание на журналиста. — Ну, Джим, а как вы? Согласны помалкивать какое-то время?
Тот пожал плечами.
— Я в отпуске. В Денвере затевается крупный процесс, и на ближайшее полугодие у меня есть работа. Я сделаю вид, что ни о чем не знаю, если положение не изменится. Если всплывет еще что-нибудь, ничего обещать не могу. — Он потянулся к стакану. — Кажется, я теряю форму. Год-два назад я бы обнародовал эту историю, даже если бы меня за то прокляли. Наверное, мне все-таки пора на покой. — Журналист одним махом заглотил всю порцию рома и отвернулся к окну.
До ужина оставалось минут пять, когда тишину вестибюля огласило негромкое:
— Мистер Роджерс, нельзя ли с вами потолковать?
Распорядитель отошел от конторки.
— Конечно, мистер Франциск. Мне подняться в библиотеку?
— Если не трудно. — Музыкант стоял на площадке, придерживая неприметную дверцу.
— Лорпикар? — спросил мистер Роджерс, входя.
— Да. Я был в тридцать третьем коттедже. Там никто не живет. Это значит, он может быть где угодно. Я попросил служащих проверить пустующие строения, но не рассчитываю на какой-либо результат. Один Господь ведает, что может прийти ему в голову! — Небольшой крепко сжатый кулак с силой врезался в стенку дубового шкафа, и та дала трещину. — Мы даже не знаем, на нашей он территории или нет! Где он ночует? В палатке? В лесу?
— А «Фокс-Холлоу»? Он не может прятаться там? — спокойно спросил мистер Роджерс.
— Сомневаюсь. Этот рейнджер — как его? Бакус? — тут же учуял бы что-то неладное. — Человек в черном сел, потом встал. — Идиот оставляет кровоподтеки!
— Как девочка? — спросил мистер Роджерс.
— Думаю, все обойдется. Если мы сумеем как-нибудь оградить ее в ближайшую пару ночей. Она все забудет, как забыла преподобного Мастерса. — Франциск невесело усмехнулся.
— Что вы собираетесь делать? — Мистер Роджерс придвинулся к креслу, но садиться не стал.
— Найти его. Пока он не наделал новых ошибок. — Франциск потер лоб. — Он мог бы охотиться где угодно, но случай привел его к нам!
— Что сталось бы с девочкой, если бы ее не нашли?
Ответа не было, да его и не ждали.
— Гарриет не решается повесить над изголовьем больной распятие, опасаясь, что вид его разбередит в душе Эмили старые раны. Она, возможно, права, но этот символ стал бы преградой для Лорпикара. Он наверняка верит в мифы, — Франциск посмотрел в окно. — Надо бы взять у Кэти связочку чеснока. Чеснок — тоже средство.
— Я загляну к ней, — кивнул мистер Роджерс.
Франциск неожиданно хохотнул:
— Я становлюсь добрым дядюшкой, да? И каким же? Уж всяко не Томом. Но что мне еще остается? Нам следует урезонить зарвавшегося новичка, и как можно скорее, иначе все мы — ты, я, Мадлен — окажемся в центре внимания и подвергнемся совершенно ненужному риску. — Он задумчиво посмотрел на мистера Роджерса. — Впрочем, мы видывали и худшее, старина. Я не виню тебя, я изумляюсь, как сам все это проморгал.
Мистер Роджерс позволил себе улыбнуться.
— Благодарю. — Он сделал шаг к двери. — Начинается ужин. Пожалуй, мне надо сойти вниз. Да, — прозвучало уже с порога. — Звонили из «Фокс-Холлоу». Джерри Фитцфаллен приедет к восьми.
— Хорошо, — откликнулся музыкант. — К тому времени, думаю, что-нибудь прояснится.
Ему не суждено было долго пребывать в этой уверенности. Покинув библиотеку, он спустился по лестнице в вестибюль, но не успел дойти до выхода на террасу, как его нагнал болезненно громкий окрик: