— Их принесут в жертву Кали, — выпалил Гюристар и вжался в стену, пораженный гримасой ярости, исказившей дотоле невозмутимое лицо чужака.
— Когда? Где? Говори! — Растеряв в один миг всю учтивость, Сен-Жермен вскинул катану.
— В храме черной богини, — всхлипнул Судра. — Там уже все готово к обряду. Но Тамазрайши нужна еще одна жертва. Это ты, Сен-Жермен. — Неправильно истолковав молчание инородца, усач потянулся к нему. — Беги же, спасайся, уходи к мусульманам, — с придыханием зашептал он. — Не беспокойся, я выдам тебе подорожную и буду молчать.
— Кали, — пробормотал Сен-Жермен. — Значит, все-таки Кали?
— Да-да, именно Кали. Да. — Голос Судры искательно завибрировал. — Беги же. Беги!
— Ты немедленно туда меня отведешь, — тихо сказал Сен-Жермен. Голос его звучал ужасающе ровно.
— Зачем? Их ведь уже не спасти, — стал было возражать Гюристар и осекся.
Он вспомнил напутственные слова Тамазрайши. Если алхимик сбежит, заявила, посмеиваясь, она, то на алтарь ляжет тот, кто упустит добычу. Возможно, рани шутила, возможно, и нет, но ему следует заманить инородца в молельню. С оружием или без — совершенно неважно. Молодая княгиня сумеет сбить с него спесь.
— Гюристар, — поморщился Сен-Жермен. — Собирайся, или я распорю тебе брюхо.
— И выпьешь всю мою кровь?! — взвыл Гюристар.
— Твою кровь? — Инородец презрительно хмыкнул. — Она не интересует меня. — Он сделал исполненный отвращения жест и легким движением вогнал в ножны свой странный клинок. — Вставай же, иначе умрешь.
Гюристар стал подниматься с насиженного местечка, раздумывая, не бухнуться ли алхимику в ноги. Тот, безусловно, заслуживал поклонения, ибо в нем ощущалась сила, может быть даже способная сокрушить Тамазрайши. Кто знает? Кали, конечно, могущественная богиня, но ведь и Шива, когда к его детищу подберутся с ножами, не станет сидеть в стороне. Выдергивая из зада осколки, Судра прослезился. Нет, не от боли, а от жгучей обиды, что его кровью пренебрегли!
— Где твоя лошадь? — спросил господин.
— В саду, — торопливо отозвался усач.
Зад его жгло, руки болели, но он был не склонен придавать значение таким мелочам. Весь вид Гюристара выражал абсолютнейшую готовность повиноваться.
— Моя где-то там же, — кивнул Сен-Жермен. — Уйдем через северный выход. Я правильно понял, — спросил он через мгновение, — что в ритуале примет участие и Тамазрайши?
— Еще бы! Она главная жрица, — с гордостью произнес Гюристар. — Не беспокойся, возлюбленное детище Шивы. Она будет рада видеть тебя.
— Не сомневаюсь. — Сен-Жермен неприметно вздохнул, ощущая, как в нем нарастает тревога. Ему на какой-то миг отчаянно захотелось уподобится Шиве — богу, не ведающему сомнений, самозабвенно пляшущему под ритм барабана и, похоже, совершенно не замечающему, что под его ногами пылает земля.
* * *
Послание Тамазрайши султану.
Новая повелительница княжества Натха Сурьяратас, дочь безвременно почившего раджи Датинуша, обращается к своему соседу, султану Шамсуддину Илетмишу — властителю самопровозглашенного Делийского султаната.
Рани считает своей обязанностью сообщить ему, что проживавшие в княжестве люди из Дели пали жертвами собственного высокомерного и бестактного поведения, о чем, возможно, султану никто не осмелился доложить.
Случилось так, что группа достойных паломников, поклоняющихся черной богине и именуемых загги, проходила мимо делийской миссии, где люди султана предавались порочным, с точки зрения загги, увеселениям. Оскорбленные праведники попытались урезонить разгулявшихся дипломатов, но из окон в ответ понеслись брань и смешки. Загги ничего не осталось, как проучить насмешников, что они и сделали — незамедлительно и в соответствии с законами своей секты. К сожалению, люди султана не вняли увещевающим голосам.
Султан должен понять, что рани далеко не сразу доложили о столь малозначительном инциденте, ибо во вверенном ее попечению княжестве существует множество первостатейных проблем. Она вообще могла бы поручить снестись с Дели писцам своей канцелярии, и лишь глубокая уверенность в том, что султан равен ей по достоинству, подвигла ее самолично взяться за кисть.
Слухи об оскорбительном поведении дипломатов из Дели взволновали многих стремящихся к добродетельной жизни людей, в связи с чем рани склонна считать, что посылать к нам новых представителей султаната не стоит, ибо отношения между нашими государствами давно устоялись и не нуждаются в каких-либо наблюдателях, могущих только внести в них разлад. Султан ведь счел возможным не поприветствовать личным присутствием всенародный сход жителей нашего княжества, устроенный еще при жизни раджи Датинуша, очевидно решив, что ему не на что тут смотреть. Ну так не на что тут смотреть и его дипломатам.
Естественно, раз уж миссия султаната будет упразднена, отпадет и надобность посылать в Дели какую-то дань. Рани весьма скрупулезно рассматривала этот вопрос и решила, что она султану ничего не должна, в то время как сам султан ей кое-что должен. Например, земли, какие издревле принадлежали ее предкам, он самочинно подмял под себя. В таких условиях дань превращается в оскорбление как богам, которым мы молимся, так и достоинству рани, и разговор о каких-то выплатах следует прекратить.
Если такое решение как-либо ущемляет султана, рани желает ему напомнить, что она может в любой день выставить у границ султаната тысячу слонов, две тысячи копейщиков и четыре тысячи всадников. Слоны рани отличаются чудовищными размерами и неукротимой свирепостью, воины ее всегда готовы к сражению, блеск лезвий их ятаганов сравним лишь с сиянием солнца, а боевые лошади, заслышав шум битвы, начинают нетерпеливо плясать.
Тон и характер письма предлагается признать наиболее удовлетворительным и для будущего общения рани с султаном. Ежели же султану вздумается повоевать, пусть шлет облеченных особыми полномочиями глашатаев, их примут с подобающей случаю церемонностью, как примут и брошенный княжеству вызов.
Поскольку султан не признает богов, каких почитает рани, она не станет беспокоить их просьбами об особой к нему благосклонности, оставляя, впрочем, за собой право обратить на него внимание черной богини, если, конечно, в том возникнет нужда.
Тамазрайши,
дочь раджи Датинуша, единовластная рани княжества Натха Сурьяратас,
в первый год своего правления
Там, где от дороги ответвлялась тропинка, всадники повернули и остановились перед бревенчатым мостиком, переброшенным через узкую речку, каскадами водопадов спускавшуюся к Шенаб.
— Кто идет? — крикнул выступивший из кустов человек в светлой легкой одежде, вооруженный опасно искривленным ножом.
— Судра Гюристар, начальник дворцовой стражи, — прозвучал хриплый ответ.
— Кто с тобой? — Караульный не пошел к всадникам, те тоже не двинулись с места.