Хриплый стон сказал ей, что там лежит человек. Похоже, это поняла и лошадка, поскольку покорно затрусила вперед. Подъехав поближе, Падмири натянула поводья, но спешиться не осмелилась: во-первых, из страха, а во-вторых, не имея уверенности, что ей удастся вернуться в седло.
— Помогите, — стонал человек, и стон этот больше выдавал в нем чужеземца, чем характерный акцент, ибо ни один индиец в его положении не стал бы взывать о помощи, а молча лежал бы, полностью покорившись судьбе.
— Кто ты? — сурово спросила Падмири.
— Странник… Ох, духи огня… — Человек подтащился к кобыле. — Зачем это было? Зачем?
— Что было? — Падмири скривилась. Ей все тут не нравилось — и эти стоны, и то, что она не может выбраться из седла.
— Помоги же мне, госпожа! — Чужеземец попытался вскинуть к ней руку, но та странным образом изогнулась, дернулось только плечо. Вот оно что, холодея от ужаса, вдруг осознала Падмири. Несчастному перерезали сухожилия в локтях и коленях. Боги, да кто же с ним был так жесток?
— Добрая госпожа! — молил покалеченный. — Помоги!
— Чем же? — беспомощно выдохнула она.
Странник отрывисто зарыдал, потом вдруг затих. Падмири решила, что он испустил дух, когда до слуха ее донесся горячечный шепот.
— Они сказали, что делают это во имя Кали. — Человек задрожал, едва выталкивая из горла бессвязные отрывистые слова. — Жертвы, алтарь. Нет! — вскинулся он. — Она была не такая, как ты. Совершенно другая. Нож. Черепа. Умри, инородец. Я умер. Но были двое других.
— Каких других? — резко спросила Падмири.
Искалеченный помотал головой.
— Других. Не похожих на остальных. Сперва был один. Затем появился второй. — Шепот становился все тише. — Им был нужен второй. Как только его привели, меня выволокли из храма. Духи огня, они вытащили ножи! Они не убили меня, а бросили на дороге. — Шепот затих, умирающий застонал. Затем прозвучало рыдание. — Достойная госпожа, помоги. Остальные погибли. Их отдали Кали. Помоги же мне. Помоги.
— Как ты здесь оказался? — Падмири пыталась понять: те, другие, это Сен-Жермен со слугой или нет? Стражники увели Руджиеро, но хозяина не нашли. Ей не хотелось думать, что Сен-Жермен попал в расставленные силки. Ведь инородцев вокруг великое множество. Вот хотя бы этот несчастный. Бедняга — перс, судя по выговору, — явно рассчитывал найти здесь надежный приют, а угодил в лапы загги.
— Не знаю. Похоже, я полз. — Умирающий клюнул носом. — Там что-то происходило. Всем нужен был Шива. Или его порождение? Точно не помню. Мне холодно, — пожаловался он вдруг и обмяк.
Кобыла, почуяв смерть, заржала, потом фыркнула и скакнула вперед, одним копытом ударив затихшего человека, затем стремглав понеслась по узкой темной тропе.
Ветки хлестали всадницу по лицу и рукам. Падмири била лошадь коленями, натягивала поводья — все было тщетно: та не желала повиноваться. Женщина пыталась кричать, но страх лишил ее голоса — ей оставалось только держаться за жесткую гриву и ждать, пока перепуганная лошадка не присмиреет сама.
Наконец кобылка остановилась, но утешения в том было немного, ибо Падмири теперь абсолютно не понимала, куда ее занесло. Она прижалась к дрожащей шее животного и, в свою очередь, затряслась — вначале от пережитого ужаса, потом от слабости в руках и ногах. Ночь уже вступала в свои права, однако луна еще пряталась за горами. Отдышавшись, лошадь двинулась по тропе. Падмири только кивнула, чутье должно вывести умницу к людям, и хорошо — ведь иначе они пропадут. Правда, где люди, там стражники, но думать о них не хотелось. Все, чего ей хотелось бы, это прилечь и уснуть.
— Эй!
Внезапный окрик привел всадницу в чувство. Она встрепенулась и осознала, что умудрилась-таки задремать. Похоже, дальше тропа расширялась, на лужайке теснились конники, едва различимые в темноте. Первым ее побуждением было справиться, кто они, но Падмири сдержала этот порыв. Конники же не замедлили проявить любопытство.
— Кто тут? — вопросили из тьмы.
— Если ты приехал с дарами, приятель, то довольно поздненько, — пробормотал кто-то. — В храм уже не войти.
— Интересно, почему он молчит? — В третьем голосе прозвучала угроза. — Отвечай, или я примусь за тебя.
Падмири не знала, как быть. Молчание ничего хорошего ей не сулило, но позволить этим людям понять, что к ним подъехала женщина, тоже нельзя. Ночь, лес, темнота располагают к насилию. Воины падки до развлечений подобного рода. Неизвестно, что они могут с ней сотворить. Тишина делалась напряженной, и Падмири решилась на отчаянный шаг. Она приосанилась и, подражая голосу Бхатина, произнесла:
— Мне в храм и не нужно. Однако мой господин, наверное, уже там.
Верховые расхохотались.
— А ты, небось, все-таки не отказался бы поглазеть на то, что тебе недоступно? — предположил ближайший к ней воин.
— Я навидался всякого, — возразила Падмири, всем своим тоном выражая неудовольствие и слегка — в манере, присущей евнухам, — растягивая окончания слов.
— Нет, такого ты, брат, не видал. Сегодня, — в голосе воина появились хвастливые нотки, — чуть ли не сам Шива взойдет на алтарь.
— Замолкни! Придержи язык, нечестивец! — зашикали на болтуна сотоварищи, а тот, понизив голос, сказал: — Этот евнух мог видеть перса.
Воцарилось молчание, затем ближний воин с нарочитой небрежностью поинтересовался:
— Когда ты свернул на эту тропу?
— Не помню, — вполне искренне призналась Падмири, ощущая неприятную сухость во рту.
— Не видел ли ты кого-нибудь на пути?
— Видел каких-то селян с корзинами, а потом стало темно. — Язык ее сделался совсем непослушным.
— Что ж, дружок, — произнес чей-то вкрадчивый голос, — ты нам понравился. Давай-ка слезай с лошадки. Прогуляемся до ближайших кустов.
— Я… я бы не прочь, — делано усмехнулась Падмири, — но мой хозяин меня за это прибьет. Он… очень ревнив. — Она надеялась, что намек рассмешит их и развеет возникшие подозрения. К тому же всем ведь известно, что евнухи очень трусливы. Пусть эти люди думают, что ее голос дрожит от страха перед хозяйскими оплеухами.
— Ну-ну, дружок, не ломайся. Сегодня ему уж точно будет не до тебя.
— Кто твой хозяин? — внезапно спросил верховой, подъехавший справа. Конники как по команде примолкли, и в ночном воздухе вновь повисла напряженная тишина.
Падмири зябко поежилась и произнесла первое пришедшее ей на ум имя:
— Бисла Аждагупта!
Это был весьма широко образованный человек, принадлежавший к одной из высших жреческих каст. Вряд ли эти грубые воины могли знаться как с ним, так и с его прислугой.
— Такого среди собравшихся нет, — пробурчал озадаченно кто-то.
— Это неудивительно, ведь хозяин поехал сюда не из дома и мог задержаться в пути. Я же, как мы с ним условились, закончил свою работу и направился к храму, чтобы встретиться с ним.