Сайто Масаги был глубоко оскорблен.
— Разве я мог не исполнить веление господина? Он отказал мне в праве сражаться, и я подчинился ему! Я принял бесчестье, но господин отказал мне и в малом, он не позволил мне покончить с собой.
— Как?! — вскричал Сен-Жермен, потрясенный этим бесхитростным заявлением.
Масаги принял восклицание за вопрос и показал, как он бы это проделал, проведя ребром свободной руки поперек живота. Сен-Жермен, внутренне передернувшись, понял, что несчастный намеревался выпотрошить себя.
— Генерал сказал, что я нужен ему. Что я должен по-прежнему охранять крепостные ворота. Я попытался объяснить, что это уже невозможно, но он ведь не самурай. Прежний мой господин, приказавший мне верно служить военачальнику Мону Чи-Шингу, был более милосерден. Он не настаивал бы на том, чтобы я пережил свой позор.
Масаги смолк, глубоко вздохнул, и через пару мгновений его перекошенное отчаянием лицо сделалось абсолютно бесстрастным. Он выдернул из-за пояса ножны и вложил в них свой изогнутый меч.
— Моя катана, — сказал он, держа оружие на вытянутых руках, — была изготовлена моим прадедом, усмирившим пиратов. Мой дед ходил с ней в сражения. И мой отец. Все они были истинными самураями, каким был и я. — Островитянин потупился. — Честь всего моего рода опирается на этот клинок. Он никогда не был и, надеюсь, не будет запятнан… — Слова его стали невнятны и стихли: спазм в горле не давал ему говорить.
Сен-Жермен ощутил удушающую тоску, исходящую от стоящего перед ним человека.
— Это прекрасный меч, — сказал он, чтобы нарушить молчание.
Масаги склонил голову.
— Достойный настоящего самурая, — пробормотал он. — Прими же его! Прими! Ты бился со мной, ты превзошел меня в битве! Он твой по праву! Возьми его у меня!
Малый близок к истерике, понял вдруг Сен-Жермен. Не надо сейчас ему противоречить. Он коротко поклонился и принял клинок, испытывая мучительную неловкость.
Масаги по-детски всхлипнул и заговорил быстро, взахлеб:
— Протирай лезвие маслом, но никогда не берись за него. Там есть надписи. Вели добавить к ним свое имя. Ты должен был покончить со мной. — Он резко повернулся и побежал по длинному, терявшемуся во мгле коридору.
Сен-Жермен посмотрел на катану. Деревянные, изукрашенные замысловатой резьбой ножны слегка поблескивали в свете настенной коптилки. Он попытался окликнуть Масаги, но тот был уже далеко и вскоре совсем исчез.
* * *
Рядовой отчет пограничного пункта Фа-Дьо, стоящего на дороге Го-Чан.
День падения восьмого небесного Короля, год Быка шестьдесят пятого цикла.
Сегодня наш пункт миновали всего восемь путников. Первыми были местные пастухи. Отец и два сына — на яках. Они тут уже примелькались. Их связывают дела с ткачами Цум-Хо, о том говорят и другие отчеты. Все трое родом из Тю-Бо-Тье. Возвратиться пообещали, как обычно, дней через пять.
После полудня границу пересекли два буддийских монаха. Настоятель дальнего горного монастыря известил нас о том, что он ждет их, еще две недели назад. Копию извещения прилагаем к отчету. Монахи бежали из Шиа-Ю (это где-то на севере) и повидали в пути всякое, а главное, сообщили, что набеги кочевников участились и что их гораздо больше, чем все мы здесь полагаем.
За два часа до заката хорошо известный нам проводник Тцоа Лим провел через пункт небольшой караван гималайских пони с двумя инородцами. У них странные имена — Ши Же-Мэн и Ро-Гер. Первый — алхимик, второй — его слуга и помощник. Тцоа Лим сказал, что проводит их до ламаистского монастыря Желтых Одежд и в течение месяца вернется назад, если, конечно, не будет больших снегопадов, а они, наверное, все-таки будут: все приметы о том говорят.
Послано с нарочным через час после заката командиром поста Джай Ди, что заверяется его личной печатью.
Они делали не более восьми ли в день: дождь превращался в лед, ранящий щеки, ветер подмораживал мокрую почву, и копыта пони скользили. Горы, теснящиеся вокруг, уходили в небо, покрытое облаками.
— Я знаю тут один дом, — с одышкой проговорил Тцоа Лим, придерживая своего мула. — Недалеко от тропы. Хозяева настроены дружелюбно — не то что другие, охочие до грабежей и убийств.
Сен-Жермен кивнул и, отвернув закрывающий лицо ворот плаща, спросил:
— Как долго туда добираться?
— При таком шаге — остальные полдня. Зато там любят поесть и накормят бараниной с ячменем твоих пони. — Тцоа Лим покосился на нанимателя. — И нас, если ты не откажешься сесть со всеми за стол.
— Среди моих соплеменников, — проговорил сдержанно Сен-Жермен, — считается неприличным есть в обществе незнакомых людей. Прием пищи в нашем понятии — слишком интимное дело. — Он сознавал, что его ответ не многого стоит. С недавнего времени проводник стал весьма подозрительным, хотя Руджиеро порой весьма успешно охотился на мелких животных, делая вид, что тем самым и обеспечивает своего господина едой.
— Возможно. Однако трудненько будет втолковать это людям, делящим между собой все, включая и жен. — Тцоа Лим взглянул на вереницу животных. — Один пони, кажется, захромал, — заметил он другим тоном.
— Я опасался этого. Он с утра беспокоен. Не следует ли его разгрузить?
Тцоа Лим задумался.
— У нас есть запасное животное, но при такой погоде возня с грузом займет много времени, и засветло до пристанища мы уже не дойдем.
— Что ж, пусть все остается как есть, — сказал Сен-Жермен, хотя не был уверен в благоразумности такого решения. — Как далеко тянется это ущелье?
— Еще на шесть ли. До козьей тропы, где нам сворачивать, осталось около ли. — Тцоа Лим движением коленей послал мула вперед.
Они почти добрались до козьей тропы, когда хромающий пони неожиданно поскользнулся и с ужасающим, пронзительным воплем стал оползать вниз. Упираясь копытцами в камни, злосчастное четвероногое попыталось остановить роковое скольжение, но безуспешно, и вскоре оно рухнуло в пропасть, увлекая с собой собрата, шедшего в связке. Остальные животные затопотали копытами и заржали, одна лошадка поднялась на дыбы.
Сен-Жермен, спешившись, ринулся в арьергард каравана, разрывая связующие животных ремни. На уступе, с которого сорвались оба пони, его уже поджидал Руджиеро.
— Они разбились, и с ними — два ящика. У нас остался только один.
— Так. — Сен-Жермен заглянул в глубину ущелья.
— Зато самый большой, — поспешно добавил слуга.
— Давай сделаем вот что. Возьмем пустые мешки и пересыплем в них землю. Так, чтобы на каждого из оставшихся пони пришлось по паре мешков. Тогда уменьшится риск утратить то, что осталось. Иначе…
Он не сказал, чем грозит им потеря всего запаса земли, но Руджиеро понял.