— Это очень долго. Не имя, а песня. Вас как сокращают?
— Кому как нравится: Жора, Гера, Гоша, Юра, Егор.
— А вам как нравится?
— Я на все отзываюсь.
— Тогда Юра.
Юра… Ангел не был похож на Юру Харламова. Но у них была одинаковая манера говорить, курить. Тот Юра так же держал сигарету в прямых пальцах, щурился от дыма одним глазом. Так же говорил, внутренне смеясь, а внешне — бесстрастно.
Однажды они с Юрой брели по городу и встретили возле помойки собаку неожиданного вида. Приглядевшись, поняли: когда-то она жила с хозяином, потом потерялась, опустилась и из породистого пса превратилась в дворнягу. О прошлом благородстве напоминали узкая морда и длинный корпус колли.
Юра Харламов был тоже чем-то вроде этой собаки, только наоборот: внешность дворняги и тонкое нутро аристократа. У Юры была изысканная душа и серая оболочка. Но когда он смотрел на Тамару — серость уходила. Проступала душа. Он был прекрасен…
«Джорик» — низкая машина, поскольку произошла от гоночной. Тамара сидела удобно, но казалось, что ее кресло — почти на дороге. И когда рядом оказывался «МАЗ» или «КрАЗ» со своим колесом, то Тамара ощущала себя Гулливером в стране великанов.
Город скоро кончился. Кончились каменные дома. Начались сады и хаты Украины.
Тамарина мама была родом из украинского села. Когда-то, еще до войны, Тамарин папа — студент политехнического института — поехал на практику, в шахты, и увидел маму — юную и толстую. Папа был маленького роста, ему нравились высокие и толстые. Он просто с ума сошел и привез маму в Ленинград в свою большую музыкантскую чопорную семью. Увидев маму, они онемели, а когда пришел дар речи, спросили с ужасом:
— Лева, кого ты привез?
Лева тоже посмотрел на маму, понял, что погорячился, но дело было сделано. Маме не нравились ни Ленинград, ни папа. (Там, в шахтерском поселке, остался ее двухметровый Панько.) Они, случалось, дрались. Но даже в этом проявлении папа оставался интеллигентом. Просто защищал свое мужское достоинство. Кончилось все тем, что папа умер сразу после войны, оставив маму вдовой. Пользуясь вдовьим положением, мама засылала Тамару на все лето в украинское село, где по сей день жили ее две сестры. Третью сестру во время войны немцы угнали в Германию. Там она вышла замуж и теперь слала посылки из Мюнхена.
Тамара помнит, как девчонкой заезжала в такое же село, селилась в хате и уже на другой день говорила без акцента, хотя до этого не знала языка. Видимо, срабатывали глубинные гены. Эти гены, в сочетании с хорошим музыкальным слухом, ловили мелодику речи, Тамара вольно плыла в языке. Так утенок, впервые подошедший к воде и ничего про себя не знающий, входит в воду и сразу плывет.
Тамара смотрела по сторонам и думала: может быть, есть смысл разыскать Юру Харламова, поселиться здесь и бросить Москву, где за каждым глотком воздуха надо ехать за город, а за каждую зеленую травинку платить на базаре. В той московской жизни известен наперед каждый день. Через пять лет муж сделает еще одну скульптурную композицию, сыну станет не десять лет, а пятнадцать. И ей не тридцать восемь, а сорок три. И больше ничего.
— Вы из Москвы? — спросил Юра.
— Да.
— А сюда зачем?
— В командировку. Солдат ударил тещу топором по голове.
— Вы следователь?
— Журналистка.
— А журналисты тоже этим занимаются?
— Конечно. У нас в отделе писем все стены в слезах и в крови.
— Я тоже мечтал когда-то на журналистику. Но поступил в автодорожный.
— И что? Выгнали?
— Почему выгнали? Я инженер.
— И вы работаете?
— Конечно.
— А что вы делали на вокзале?
— Вас ждал. Я до работы и после работы выхожу с «джориком» на промысел. Хочу новую машину собрать. Деньги нужны.
— Нетрудовые доходы.
— Если хотите, я с вас ничего не возьму.
— Не хочу, — отказалась Тамара.
— Почему?
— Вы эксплуатируете «джорика», тратите время и бензин. Почему я должна этим пользоваться?
— Значит, все-таки мои доходы трудовые? — Он повернул к Тамаре свои дымные глаза.
— Смотрите на дорогу, — посоветовала она.
Тамара вспомнила мужа, который годами ничего не зарабатывал. Искал себя. Он искал себя с помощью водки, а деньги на водку брал у нее. И приходилось одной содержать семью и его поиск. Сыну ведь не скажешь: подожди. Он должен есть каждый день и по три раза в день. Мужа это не касалось. Это было слишком приземленно для него. Потом он в конце концов находил себя. Работу принимали и говорили: «Ты, старик, гений». А Тамара была ни при чем. Скульптура ведь его, а не ее.
— У вас есть семья? — спросила Тамара, заранее завидуя его жене.
— Сейчас нет. Мы разошлись.
— Почему?
— Я все время машину собирал. Ей скучно стало. Она к соседу ушла. Он вторую половину дома занимает. Теперь машина есть, а жены нет.
— Жалеете?
— А так жена была бы, а машины не было.
— А что главное?
— Жену не обязательно всем показывать, а машину видят все.
Тамара видела, что он шутит, но «в каждой шутке есть доля шутки», как говорит подруга Нелка. Доля шутки, а остальное правда.
— А сосед чем занимается? — (спросила Тамара.
— На соках работает. Химичит.
— Ворует?
— Рискует, — уточнил Юра.
— Что же она от вас, от такого умельца, к вору ушла? — обиделась Тамара.
— В нем было что-то такое… Особый магнетизм. К нему на участок все птицы слетались. И жена ушла.
— Он их, наверное, кормил, — предположила Тамара.
Ангел развернул к Тамаре лицо. Эта мысль никогда не приходила ему в голову. Действительно, птицы слетались к соседу потому, что он сыпал им крупу. А жене он сыпал наворованные у государства деньги. Все очень просто. Никакой мистики. Одна материя.
— Смотрите на дорогу, — попросила Тамара. Ангел стал смотреть на дорогу с обалдевшим выражением.
Такое же выражение было у Юры Харламова, когда он увидел себя в списках принятых.
Они вместе поступали на факультет журналистики. Тамара — москвичка. Юра — приезжий. Она носила из дома завтраки, они их вместе съедали, разложив на подоконнике. Однажды она надкусила помидор, а он брызнул с неожиданной стороны и окропил ржавыми брызгами ее белый фирменный костюм. Больше ничего. Почему-то запомнилось. Еще запомнилось, как они поступили и он позвал ее в ресторан, кормил крабами под майонезом. Они взяли по четыре порции крабов. И больше ничего. Потом весь год он провожал ее домой на трамвае. Садились на конечной остановке. Весь вагон свободен. Садились рядышком. Тамара возле окошка. Вагон постепенно наполнялся, но они не замечали. Сидели, отгороженные ото всех Юркиной любовью. Юрка любил, а она грелась в его чувстве. Говорила: