Попросив у Господа защиты и помощи, он вошел в отдел. Двигаться решил ровно посередине ряда, чтобы быть как можно дальше от стеллажей и их содержимого.
— Ну, с Богом, — прогремели его слова в мертвенной тишине магазина. Он перекрестился и пошел, размеренно шагая и готовый к таким событиям, которые не укладываются в сознании здорового человека.
Когда Васютин миновал третий стеллаж, он неосознанно задержал взгляд на большом топоре с деревянной ручкой, который хищно скалился острым, как бритва, лезвием, стоя на полке с табличкой «Инструменты». Кирилл попытался отвести взгляд от топора. И вдруг с ужасом понял, что не может оторваться от сверкающего лезвия. Его глазные яблоки застыли, мгновенно налившись болезненной тяжестью.
«Не паникуй!» — приказал себе Кирилл. Сделав большой глубокий вдох, он решил сомкнуть веки. В следующее мгновение тяжесть, сковавшая глаза, стремительно разлилась по телу, парализуя каждую мышцу. Ноги стали подкашиваться, не выдерживая этого огромного веса. «Ловушка… и здесь тоже», — успел подумать Васютин, прежде чем разом потемнело в глазах, словно кто-то щелкнул выключателем света у него в голове. Он судорожно попытался вдохнуть, но смог лишь нелепо открыть рот, напрасно силясь втянуть в себя хоть немного воздуха. Не сумев сделать вдох, он стал падать назад.
На этот раз полета не было. Последним усилием угасающего сознания он почувствовал, что висит в тяжелой плотной тьме, давящей на него с неимоверной силой. От этого давления тело его стало сжиматься. Яростные вспышки неимоверной боли стали вспыхивать в мозгу с частотой бешеного стробоскопа… Вдруг боль внезапно исчезла, а на смену ей пришла гулкая ватная тишина. В этой тишине объемный, почти осязаемый, хлопок, рожденный взрывом, который был уже знаком Кириллу по прошлому путешествию, не просто оглушил его. Он разорвал его сознание на мелкие цветные лоскуты, из которых невозможно было составить единое полотно.
Мелькнув бессвязными обрывками, разум Васютина бессмысленно взвизгнул, словно жертвенное животное, не желающее мириться со смертью. И потух…
И тут же вспыхнул, окутанный запахом дождя, сырого дерева и новеньких резиновых сапог.
…И сосчитав до трех, Федя начал. Подойдя поближе к капитану внутренних войск Собанину, он вдруг немного согнулся, глухо и коротко выругавшись. Капитан не обратил на Малаева ни малейшего внимания. Выдержав некоторую паузу, Федя повторил свой нехитрый трюк. Но на этот раз согнулся посильнее, да и выругался куда жалобнее, скорчив страдальческую гримасу. Собанин глянул на Малаева краем глаза, никак не прокомментировав его потуги. Через полминуты Федя уже вовсю пританцовывал, охал и хватался за живот. Симуляция внезапных острых позывов на дефекацию набирала обороты. Беспокойно поглядывая на Федины мучения, циничный и черствый капитан внутренних войск сурово спросил:
— Срать, что ли, приспичило?
— Ох, не то слово, — ответил Малаев, болезненно поморщившись.
— Терпи, скоро уж возвращаться, — сурово наказал Собанин Федору. — На КПП сортир есть. Бумага розовая, арбузом пахнет, хоть жри ее.
— Да нет, товарищ капитан, не донесу я это добро до твоего КПП. Пойду-ка я вон в те кусты. — Феде от глубины перевоплощения и впрямь стало прихватывать живот.
— Куда? Какие кусты? От патруля не отходить — это приказ!
— Капитан, ты никак хочешь, чтоб я прямо здесь, при дамах, снял штаны, сел рядом с тобой и навалил, да? Ты в своем уме?
— Говорю, терпи! В кусты собрался! Здесь люди пропадают на ровном месте, а ты хочешь, чтоб я тебя одного в кусты отпустил?
— Да я ж не в чащу собираюсь! Кусты-то вон — десять метров.
— Так за кустами я ж тебя не увижу, олух! На то они и кусты, ученый, твою мать!
— Слушай, капитан… Если обоняние хорошее, ты меня унюхать сможешь… Не дури! Я ведь могу и в фургоне твоем обделаться. Что скажешь, а? — чуть злобно поинтересовался Федя, талантливо изображая человека во власти поноса.
— Есть приказ! От патруля не отходить!
— Ты пойми, тут — особый случай. Я в последний раз в штаны гадил, когда мне два года было. На четвертом десятке повторять не хотелось бы… Все, я пошел!
— Куда? Стоять!!! — гаркнул капитан, потянувшись к табельному «Макарову».
— Ты что, Собанин, застрелить меня собрался за то, что я срать хочу? Совсем охренел!
Диалог молодого ученого и кадрового военного становился все более темпераментным. Некоторые из экстрасенсов обернулись, недоуменно поглядывая на Малаева, пританцовывающего рядом с командиром патруля.
— Собанин, время на исходе, я не шучу. Нулевая готовность! Ключ на старт, так сказать. Когда «поехали» прозвучит, поздно будет.
— Да, что ж ты, сука… Нашел где срать — в зоне военного положения… чтоб тебя…
Малаев, с красным лицом, искаженным гримасой отчаяния, вдруг проворно выхватил удостоверение сотрудника ФСБ, нервно открыл его и, тыча им капитану Собанину в лицо, зашипел:
— Капитан, я сотрудник Федеральной службы безопасности Федор Малаев, всю ответственность за свою жизнь беру на себя! Понял?!
Причастность ФСБ к Фединой дефекации произвела на капитана впечатление.
— Ладно, пойдем я тебя до кустов доведу, — понизив голос, сказал он.
— Идти поздно, бежать надо, — сдавленным голосом выдавил Малаев и дернул в сторону кустов. Вслед за ним шел капитан внутренних войск, впервые выполняющий такой специфический конвой.
Проворно забежав за высокий раскидистый кустарник, Федя стал суетливо расстегивать штаны, при этом цепким взглядом обшаривая пятачок под растением. Больше всего он боялся, что не сможет найти опознавательный знак. Но тонкую надломленную ветку, упирающуюся в траву под растением, увидел сразу. Глянув на силуэт приближающегося капитана, видневшийся между веток, он стянул штаны и присел рядом с тем местом, на которое указывала ветка. Сладострастно кряхтя, он стал шарить рукой по траве, тревожно поглядывая на своего конвоира. Остановившись с другой стороны куста, тот отвернулся и закурил. Обнаружив небольшой кусок травы, срезанной вместе с пластом земли, Малаев запустил туда пальцы и осторожно извлек нечто продолговатое, размером с половину указательного пальца и старательно обмотанное синей изолентой. Взяв предмет, он еще немного посидел, прислонив белые тощие ягодицы к молодому лопуху, после чего достал маленькую пачку салфеток и принялся подносить бумагу к заднице, старательно шурша ею. Поднявшись, натянул штаны, ловко засунув свою находку между широкой резинкой трусов и куском лейкопластыря, приклеенного к ней с внутренней стороны.
Появившись из-за кустов, Малаев продемонстрировал капитану счастливое лицо.
— Ну вот, а ты боялся, что я сгину, — весело сказал он Собанину. Тот лишь посмотрел на него презрительно. — Между прочим, ни одного человека, пропавшего в Останкине срущим, не зафиксировано, — пробормотал Федя, ухмыльнувшись.