Боясь, что испуг заставит ее побежать прочь, Кирилл остановился, крикнув слабеющим голосом:
— Оля! Это я.
Чуть улыбнувшись немощными серыми губами, Оля сделала пару шагов вперед, покачнулась и рухнула на пол.
Бросившись к ней, Васютин услышал стремительный топот маленьких ножек, приближающийся к нему. Молча, без единого слова, с другого конца прохода к нему во весь опор бежал Женька. Его огромные синие глаза, полные слез, казалось, с трудом помещались на лице. Он бежал к спасению, к прежней жизни, куда так хотелось вернуться и где остался папа.
Кирилл бросился ему навстречу, не сводя глаз с бесчувственной жены, лежащей на полу. Подхватив на руки сына, он прижал его к себе так крепко, как только мог это сделать, не причинив ему вреда. Примкнувшись рыжими головами друг к другу, они словно воссоединили расколовшийся материк. Заливаясь слезами, Женька выпалил:
— А где мама?
— Она уже к нам идет, сынуля, уже идет, — неуверенно поглядывая на жену, ответил Кирилл. — Пойдем ей навстречу.
Все тело наполнилось теплой волной, которая была способна обогреть полмира. Чувство это было сродни счастью, но куда глубже и сильнее. Может, это радость от спасения того, что важнее собственной жизни, что есть будущее — собственного дитя.
Не выпуская сына из рук, он двинулся огромными шагами к Ольге, лежавшей на полу без сознания.
— Папуля, у тебя кровь!!! — испуганно хныкал Женька. — Тебе надо к врачу. Ты ранен?
— Все в порядке, радость моя, — ответил Васютин, не переставая вдыхать аромат его волос. Быстро добравшись до Оли, он спустил с рук сына и бережно поднял ее с ненавистной плитки.
— Пап, ну где мама-то? — испуганно дергал его за рукав Женька.
«Они не видят друг друга, только меня. Я их проводник, их центр», — неслось у Васютина в голове с бешеной скоростью. В этот момент Оля стала приходить в сознание.
— Олечка, деточка, это я, я, все хорошо, — заговорил ее спаситель успокаивающей скороговоркой. Увидев его, с намотанной на лице тряпкой и перемазанного запекшейся кровью, она прерывающимся шепотом спросила:
— Кирюшенька, где Женька? Что с твоим лицом? Что?
— Женька здесь, сейчас увидишь. А про лицо — потом.
Кирилл догадался, что делать, и протянул руку, дотронувшись до сына. Хрипло задохнувшись то ли вдохом, то ли криком, истерзанная неизвестностью, мать кинулась к своему чаду, потеряв соприкосновение с Кириллом. И для нее Женька тут же исчез.
Крепко взяв их обоих за руки, Васютин показал им друг друга. В этот миг они снова стали семьей. И сплелись в единый организм, пронизанный общими генами и скрепленный общим будущим. Заливая друг друга слезами, они топили друг друга в потоках счастья, стоя у глухой стены торгового зала, окруженные множеством одиноких обреченных людей.
Как выйти из этих стен, Васютин не знал.
Когда все счастливые слезы были отданы друг другу, обессилевшая Оля хотела обрушить на мужа сотни вопросов, но задала лишь главный:
— Кирюша, что теперь?
— Мы скоро выберемся отсюда, но мне очень нужно серьезно кое над чем подумать, — силясь сохранить видимое спокойствие, ответил он. Жена кивнула. Васютин заметил страх, вновь сковавший ее, когда женщина осознала, что кошмар не закончен. А если так, то с ними может произойти что угодно. Оля знала, что с мужем случилась большая беда, но боялась догадаться — какая. Не понимая, как он видит сквозь повязку, она успокаивала себя тем, что это, наверное, часть какого-то мистического ритуала.
Не выпуская из рук родные руки, Кирилл попытался начать мыслить с чистого листа. Время шло, а он совсем не продвинулся. Его измотанная психика ослабляла хватку с каждой минутой, отдавая последние силы на приступ последнего рубежа. Пытаясь вообразить, что может представлять из себя выход, он вскоре сделал неутешительный вывод — что угодно. Идея о том, что в этом огромном пространстве надо искать какую-то потайную дверь, была тупиковой. Но других не было вовсе. По крайней мере разумных. Некоторое время спустя Кирилл, взглянув на притихшую семью, стал заметно нервничать. Это мешало сосредоточиться, сводило КПД его поисков к нулю.
«Успокойся! — властно приказал он себе. — Надо вспомнить и обдумать каждую мелочь. Тогда можно будет принципиально понять, как искать».
Не прошло и минуты, как Васютин решил, что для начала надо проанализировать последние события.
«Какое из них главное? Если не считать того, что я с собой сделал… Пожалуй, появление Аристарха. Он просто сказал мне, что я сам должен буду найти выход. Да еще наплел всякой нэпманской мишуры вроде „помилуйте, драгоценнейший“. И что?» Кирилл шумно вздохнул, понимая, что не найдет ответа. Мерзкие мыслишки о том, что их освобождение — фикция, пугали Васютина. Оля начинала нервничать все сильнее. Постоянно поглаживая Женьку и мурлыча ему всякую успокаивающую ерунду, она мельком кидала на мужа умоляющие взгляды. Открутив вторую пуговицу от кармана куртки, тот признался себе, что в тупике.
И вынужден был пойти по кругу, вновь вернувшись к мыслям об управляющем. Детально прощупав все варианты, он стал заходить на третий круг, словно неопытный летчик, не уверенный в своих силах. Опять начав с Аристарха, он старался не отвлекаться на боль в глазах и на картины возможного поражения, которые беспрестанно лезли в голову.
«Итак, Аристарх. Дословно вспоминай, что он говорил. Если зацепка где и есть, то скорее всего там. Все внимание к мелочам, Васютин. Последний шажок остался, — молча уговаривал он себя, собирая воедино все силы своего сознания. — Ну… давай… Значит, так. Сначала — дитя малое неразумное, стоило отвернуться… нет. Оставить без попечения — вот как он сказал. Оставить без попечения, и вы членовредительство совершили».
Васютин вдумывался в каждое слово. Он был уверен, что Аристарх, случайно или по доброй воле, дал ему подсказку. Интуиция утверждала это совершенно однозначно. «Так, дальше… Я ему про выход, а он? Ошибаетесь, подполковник. И точно — про старика сказал. Петрушей его назвал. — Идею про то, что надо снова искать старика, он отбросил еще на первом круге, поскольку был уверен, что того уже нет в живых. — Потом сказал, что главное условие — освободить нас, и оно будет непременно выполнено… А дальше вы сами. И потом вот эта фраза была… „Помилуйте, драгоценнейший“ — так она начиналась. Что-то вроде того, что никто не может удержать свободного человека, которому свобода досталась большой ценой. Я свободен, удержать меня не могут… Все правильно, они и не держат. Надо только выход найти. Досталась большой ценой».
Васютин вздохнул. Гипотеза о том, что надо искать в магазине отдел с самыми дорогими вещами, ему не нравилась, хотя он и оставил ее на черный день. «А вот потом я попытался сказать что-то вроде угрозы, и он исчез. Досталась большой ценой свобода, и сразу я стал говорить. Или нет?»
Кирилл мучал свою память, ослабевшую от феноменально долгого бодрствования, нервотрепки, боли и психостимуляторов.