В 7.20 утра очередной экстренный выпуск новостей сообщил, что порядку и законности в Останкине ничего не угрожает, кроме злосчастных исчезновений. Поднявшись на верхний этаж гаража, Кирилл походил из угла в угол, оправился в биотуалете и собирался звонить Феде. Но звонок с неизвестного номера опередил его. Сыщик услышал спокойный негромкий голос Малаева.
— Привет, старина. А подъезжай-ка ты минут этак через двадцать к центральному входу Тимирязевской сельхозакадемии, — с чуть лиричной интонацией предложил ему Федя.
— Что случилось? Ты заболел? Копыта слоятся? — театрально-встревоженным голосом ответил Васютин.
— Ты приезжай, — повторился Малаев, не обратив внимания на выпад. Васютин обещал быть.
Растолкал спящего стрингера, сказал, что сам ненадолго уезжает: район открыт, а ключевой человек вышел на связь.
— Имеем путь какать твердо? — спросил спросонья Коля уходящего Кирилла.
Тихую улочку Тимирязевского района заливало по-летнему радушное солнце. Птицы заходились щебетом, словно обсуждали события, произошедшие вчера в соседнем беспокойном Останкине. Редкие ранние прохожие спешили по своим делам. Недалеко от входа в ТСХА стоял мужчина, сильно смахивающий на покойного британского музыканта. Выйдя из машины, Васютин заметил, что Федя держит правую руку за спиной. «Вот и думай теперь, дать ему в хипповскую рожу или не стоит», — ухмыльнувшись, подумал сыщик. Дойдя до Малаева, он решил, что короткая и обидная нецензурная отповедь будет более уместна, и уже открыл было рот…
— Оп-па! — торжественно воскликнул Федя, выбрасывая прямо в лицо Кириллу спрятанную за спиной руку, в которой застенчиво розовел букет роз. — Вас-сюточкин ты мой! Эт тебе, — слегка заикаясь и нараспев, произнес консультант ФСБ.
Опешив, Васютин на секунду потерял дар речи, автоматически взяв букет.
— Ты, Кирюшка, храбрый, у-умный, порядочный и сильный парень. Нас-стоящий русский мужик. Я тебя так… так люблю, прям женился бы… да вот… ориентация не позволяет.
— Ну, ориентацию и сменить недолго, по нынешним-то временам, — разглядывая букет, мрачновато ответил Кирилл.
— Боюсь, эт больно б-будет. Ты ж, Васютин, мачо.
— А ты, Федя, чего такой пьяный-то?
— Потому что я… пил. Сначала водку.
— Ты когда успел-то? Еще пятнадцать минут назад по телефону нормально говорил.
— А… это со мной всегда так. Я п-по телефону не пьянею. Со студенческих лет, чтоб мамка не спалила.
— Ты как считаешь, с тобой о делах говорить-то можно?
— Эт тебе видней. Ну, ты ж г-говоришь… и ничего.
— Ты с экстрасенсами своими так лихо нарезался?
— Да на хера они… вообще сдались, клоуны эти! Две недели по району лазали… зенки свои закроют, руками водят, шарлатаны. Все говно на газонах п-перепробовали, и чего? Говорят, не ди… не диагностируется чуждая энергетика. Я им, тупицам, подарок сделал.
— Подарок? — с интересом спросил Кирилл, который внимательно слушал Федю. Он знал, что пока тот не выговорится, обсуждать с ним что-либо бесполезно.
— Ага! Подарки. Ка-аждой скотине.
— И что подарил?
— Ре-екламу — двигатель торговли. В «МК» до конца года объявления одной строкой. С их мобильными, само собой.
— Объявления? — недоуменно переспросил Васютин.
— Ну да, объявления. Приворожу любимого, к-кодирую по фото, прокляну энурез, заговор на успех. И вот еще… эт-то… обряд на деньги и сниму порчу в д-день обращения. И каждому еще добавочку п-приписал, не пожмотился. Сто!! Сто процентов гарантия! И еще там в скобках… верну деньги. Год, Кирюха! Год выходить буд-дет, эври божий дэй! Пущай практикуются, п-потомственные хренчёвидящие.
— И Надьке объяву подарил?
— А как же! Но ей другую, в «Вашингтон пост». Там текст так-кой длинный… Я самый крутой экстрасенс, вижу только то, что понять не могу, а потому я очень ссу и постоянно плачу. И… и телефон.
— Феденька, а зачем же в «Вашингтон пост»?
— Так она его не читает. А то в «МК» прочтет — обидится. А она баба-то хорошая. Экстрасенс вот из нее дерьмовенький… Зато человек прекрасный. Ну н-не все же, кто называют себя экстрасенсами, должны ими быть, правда?
— Правда, Федя. Поехали-ка… Мне тут надо в одно место заскочить… быстренько.
Малаев прерывисто вздохнул и безропотно пошел за Кириллом, слегка покачиваясь. В машине Васютин понял, что последнюю порцию Федя выпил совсем недавно. И порция эта была весьма внушительная. Малаев продолжал пьянеть, слезно просил порулить, требовал справедливости и зычно пел песню про паромщика, иногда переходя с языка оригинала на путаный английский.
Через десять минут они были во Владыкине, у одного из безликих бетонных домов.
— Главное, чтоб никуда не свалил, — пробормотал Кирилл, набирая номер. — Привет, свиненыш! Дома? — сказал он, когда ему ответили. — Да не, все нормально. Чего? Да кому ты нужен! Вообще забудь, что ты существуешь, и успокойся уже. Из машины ни ногой, а то ударю, — последнюю фразу он буркнул Малаеву, открывая дверь джипа.
— Быдло! — ответил тот. И добавил: — Дари ему цветы после этого.
— Слушай, мне нужна та штука, которую ты мне давал, когда я Бурята искал, — продолжил разговор Васютин по телефону, погрозив Феде кулаком и захлопнув дверцу. — Есть такая? Тогда выходи вниз.
Через пару минут из подъезда вышел заспанный человек неопределенного возраста, в дешевом спортивном костюме. Поздоровавшись с Кириллом, он что-то протянул ему и спросил:
— Много работы?
— Да не, не для того. У меня дружок в машине, пьяный в усрань. А ему надо соображать через пятнадцать минут.
— А, понятно. Этого точно хватит. Кирилл, а он не сердечник?
— Да нет вроде. Слушай, а как ему это дерьмо дать-то?
— Пусть просто выпьет, да и все. В спрайте разведи и дай. Через двадцать минут будет сухой.
— Понял. Спасибо, выручил. Слушай, а в фанте можно развести?
— Да хоть в моче, без разницы, — ответил парень, сухо попрощался и пошел домой.
Через двадцать минут Малаев был зеркально трезв, чему немало удивился.
— Это чего такое было? — заинтересованно спросил он Васютина.
— Это, Федя, незаконный отрезвитель. Эффективно?
— Не то слово, — согласился Федор, прислушиваясь к ощущениям.
— А вот теперь, дружище, я тебя очень внимательно слушаю.
Федя помолчал, растерянно водя глазами, пожал плечами, словно говоря «а что тут скажешь?». И начал:
— С трех часов дня до двенадцати ночи было сто сорок три сигнала. Это мне эфэсбэшники сообщили, по долгу службы. Сам все понимаешь.
— Федя, как человека прошу, давай без этих многозначительных фраз. Я не понимаю, как это возможно, — с трудом сдерживая нервозность, сказал Васютин.