— Пойдем-ка, — по-отечески позвал он рядового, подведя его вплотную к храму. — Прислушайся, только очень внимательно, ладно?
Солдат с готовностью кивнул и застыл, вслушиваясь. Отец Алексий тоже замер и вновь отчетливо услышал Псалтырь.
— Слышишь? — с надеждой спросил он парня.
— Ага, — кивнул тот.
— Что слышишь? — спросил монах, затаив дыхание в ожидании ответа.
— Птицы щебетают, — растерянно улыбнувшись, ответил рядовой. Стайка воробьев, решительно презревшая эвакуацию, действительно щебетала, расположившись в хилом городском кусте.
— Понял. Спасибо, свободен, — вздохнул Алексий. — Слуховые галлюцинации — раз, — пробормотал он себе под нос, направляясь ко второму бойцу.
Тот был высоким тощим парнем с поэтическим выражением лица. К внутренним войскам он относился как к печальной неизбежности и был чем-то похож на туберкулезника из «Семнадцати мгновений весны». Через несколько секунд он тоже стоял вплотную к стене храма, внимательно вслушиваясь. Не прошло и полминуты, как он удивленно спросил у самого себя:
— Радио, что ли?
— Услышал?! — недоверчиво произнес монах, уже готовый поверить в галлюцинации.
— Вроде поет кто-то, что ли… — неуверенно ответил солдат.
С минуту они слушали каноническое чтение несуществующего дьяка, доносящееся из пустой запертой церкви. Их прервал майор, подошедший выяснить, что происходит. Он тоже прошел проверку слуха, но ничего, кроме воробьиного гомона, не услышал.
Наскоро шепнув тощему солдату, чтобы держал язык за зубами, отец Алексий сказал майору, что можно ехать дальше. Их путь лежал в квартал, втиснутый между Аргуновской и Цандера. Проехав по Новомосковской, они развернулись у Звездного бульвара и поехали по Аргуновской в сторону Королева.
И все-таки отец Алексий был прав, когда подумал, что после эвакуации в районе творятся необъяснимые вещи прямо на глазах у спецслужб. Пение Псалтыри, доносящееся из церкви, было тому доказательством. Правда, пока спорным и неубедительным.
Убедительное доказательство правильности его догадок он получил у 8-го дома по улице Аргуновская.
Узнав о смерти Нади, Малаев так и не смог уснуть. Женщина на другом конце провода была не в себе от горя. Расспрашивать ее о чем-либо было бесполезно.
Позвонив майору Синягину, который курировал работу его отдела, Федя сообщил о смерти одного из членов своей группы. Синягин принялся равнодушным голосом спрашивать его, знает ли Малаев что-нибудь о Надиных хронических заболеваниях, не была ли она склонна к суициду и не баловалась ли наркотой. Федя был уверен только в наркоте, а вернее, в ее отсутствии в Надиной жизни, о чем он прямо и сказал майору. Сказать о том, что Надя слышала какие-то предсказания в церкви, он не решился.
С трудом задремав только под утро, он проснулся, не проспав и часа. Выпив излишне крепкий кофе, набрал служебный телефон Экстренного штаба, чтобы узнать сводку. Но исчезновений вчера не было, а значит, предсказание, послышавшееся покойнице Наде в церкви, не сбылось. А отсюда само собой следует, что вся эта история со звоном, сквозь который были слышны страшные пророчества, вполне могут быть Надиным психозом.
На ходу допив остывший кофе, он выскочил из дома и рванул в ОВД «Северное Тушино». С ходу пустив в дело удостоверение сотрудника ФСБ, он быстро выяснил, что тело было направлено на экспертизу во 2-й судебный морг на улице Россолимо.
«Так, версия скептическая. Какая-то стремительная болезнь, галлюцинации и смерть. Подтвердить такой исход событий может только мясник, — думал он по дороге в морг, то и дело утыкаясь в пробки. — Ладно, тут все ясно. А если так… С утра она была здорова, румяна, весела. Пошла в церковь, там этот греческий звон с предсказаниями. А потом — скоропостижная смерть. А вот это уже куда интереснее».
Стыдливое осознание того, что прошлой ночью он не мог заснуть лишь потому, что чувствовал связь между Надькиным видением в церкви и ее смертью, легонько щипнуло Малаева. Решительно прогнав прочь неожиданно взбрыкнувшую совесть, он подрезал пожилую даму на старенькой «Тойоте», миновав забитый машинами перекресток.
«Продолжим вторую версию. То, что произошло с Надей в церкви, случилось именно с ней… потому… Ну да. Потому что она учуяла нечто, о чем она говорила „живое и мертвое в одном“. Она учуяла кликушу. И та с ней вступила в контакт. А потом Надька умерла. Или явная связь между этими событиями, или случайность… Да что ж они все не едут-то сегодня!»
Добравшись до улицы Россолимо, он бросил машину у обочины и побежал к зданию второй «судебки», держа наготове удостоверение ФСБ, словно универсальную отмычку.
Илья Григорьевич Панкратов, кругленький, лысеющий и рябой мужичок чуть за сорок, растерянно мыл руки, стоя перед глубокой раковиной из нержавейки. Из-под нее торчал рычаг, который надо было нажимать ногой, чтобы из крана потекла вода. Смыв хлопья пены, он зачем-то снова взял мыло. Подержав, положил обратно, продолжая нажимать ногой на рычаг.
— Ну, вот оно, то самое. Никогда такого не видел, да и не слышал ни от кого. Бред какой-то… Может, я что-нибудь напутал… Да нет, что тут путать-то, — бубнил он себе под нос.
Его бормотание тонуло в гулком кафельном зале, вмещающем в себя около десятка добротных мраморных секционных столов, четырех санитаров, ловко потрошащих бывших людей, пять шкафов с банками для биопсии, старенький рентгеновский аппарат, железный стол с инструментами. И запах смерти. Он играл тонкими оттенками свежей и несвежей человечины, мокрых тряпок, формалина, талька для резиновых перчаток, хлорки, кварца и… Непременным аккордом этой производственной вони был резкий банальный аромат мужского одеколона, отчаянно модного в начале девяностых. Старший санитар Миша, работавший во второй «судебке» без малого двадцать лет, каждый год получал его в дар от своей любимой супруги на 23 февраля.
— Ладно, подождем, что скажет лаборатория, — обескураженно промямлил Панкратов, покидая секционный зал.
Войдя в свой кабинет, он уселся за старенький компьютер, пытаясь сообразить, что ему теперь делать с этакой сенсацией. «Надо бы главному судмедэксперту города позвонить, что ли», — успел подумать он, прежде чем дверь бесцеремонно распахнулась. На пороге стояла лаборантка Света, аккуратно закрывая собой дверной проем.
— Григорич! — протрубила она низким прокуренным голосом, из которого рвались ядреные мужские гормоны. — Ты Блохину делал?
— Да, я.
— К тебе из ФСБ пришли, говорят, что до жопы срочное дело.
— ФСБ? — удивленно протянул Панкратов.
— Григорич, есть у нас в стране такая организация, — добродушно пояснила Светка. — Фуфлыжники, суки и бандиты, — расшифровала она, довольно гоготнув.
— А МВД тогда кто? — устало поинтересовался судмедэксперт.