Действие стремительно приближалось к кульминации. Сам вид Басараба олицетворял такие муки совести, что Квинси искренне верил — герой раскаивается в своих злых деяниях. Вот король Ричард с грохотом вылетел на сцену, размахивая мечом: «Коня! Коня! Корону за коня!». Сердце Квинси колотилось, как военный барабан. Сам того не замечая, он вцепился в спинку переднего кресла с такой силой, что сидящий там зритель едва не повалился назад. Раздался боевой клич. Из-за кулис высыпали актеры в солдатских доспехах и ринулись на Басараба, который орудовал внушительным мечом с ловкостью и проворством настоящего воина-рыцаря. Захваченный зрелищем, Квинси чуть не вскочил на ноги с восторженными криками, когда на сцене появилось еще больше солдат. Казалось, король Ричард отбивается от целой армии в сто человек. С благоговейным трепетом Квинси внимал самому ошеломляющему образцу сценического фехтования из всех, какие ему приходилось видеть. Не было слов описать эту инсценировку грозной битвы, положившей некогда конец династии Плантагенетов.
Юноша ахнул, когда Ричмонд вонзил меч в грудь короля. Все прочие персонажи застыли в немых позах, и освещение начало гаснуть, пока не остался единственный нижний софит. Квинси знал, что с гибелью короля Ричарда пьеса заканчивается, но вместе с другими зрителями затаил дыхание. Басараб пошатнулся — и величественно принял смерть.
Зал взорвался овациями, начисто заглушившими финальный монолог Ричмонда. Громче всех кричал и хлопал в ладоши Квинси.
Басараб вернулся на сцену, отдал публике последний поклон — и посмотрел прямо в глаза бурно аплодирующему Квинси. Сердце того затрепетало. Актер плавно перевел взгляд на ложу, в которой сидела женщина в смокинге. Та уже покинула свое место. Так кто же она такая? Басараб ее откуда-то знает? Когда Квинси снова повернулся к сцене, занавес уже отделил актера от превозносящей его публики.
Теперь юношу оставили последние сомнения. Его стихия — театр, а не какая-нибудь унылая юридическая контора. Сейчас надо как можно быстрее попасть за кулисы и проверить, получил ли Басараб его письмо. Но сначала пришлось ждать, пока зрители не стали расходиться. Уже пробиваясь к проходу между рядами, Квинси заметил чуть поодаль старшего капельдинера — тот показывал на него Антуану, директору театра Антуан поспешил к выходу из зала и остановил юношу.
— Allons, [27] — шепнул директор. — Мсье Басараб сейчас вас примет.
Следуя за директором по лабиринту, скрытому за кулисами театра «Одеон», Квинси чувствовал себя современным Тесеем. На глаза ему попались «лошади» — наполовину высвободившись из искусно сделанных костюмов, теперь они больше походили на кентавров. То и дело мимо проносилась какая-нибудь полуодетая актриса с телом нимфы.
Антуан остановился перед дверью с именем Басараба и постучал.
— Excusez-moi, Monsieur Basarab? [28] Молодой джентльмен прибыл.
Последовала долгая пауза. Когда Квинси уже начал думать, что встречи с Басарабом все-таки не будет, гулкий баритон произнес за дверью:
— Пусть заходит.
Квинси сделал глубокий вдох и, собрав нервы в кулак, вошел. Басараб сидел перед гримировочным зеркалом и читал письмо Квинси. Не отрываясь от своего занятия, он сделал плавный жест рукой.
— Входите, прошу вас.
Квинси повиновался и поспешно закрыл за собой дверь. В углу просторного помещения возвышалась аккуратная башня из дорожных сундуков. Вдоль драпированных стен были симметрично развешаны афиши в рамках, оставшиеся от предыдущих представлений Басараба. И всюду дорогая мебель — роскошь, несравнимая с разнокалиберными стульями, которые обычно и составляют всю обстановку актерской гримерной. Рядом с элегантной кушеткой в египетском стиле стоял круглый столик на одной ножке, подготовленный для чаепития. Басараб продолжал читать. Квинси задумался, а в первый ли раз актер держит в руках его письмо.
— Прошу прощения, мистер Харкер, — начал Басараб дружеским тоном, — ваше письмо так увлекло меня; более того, так польстило мне, что я хотел перечитать его повнимательнее.
Квинси выпалил:
— Поверить не могу, что стою здесь, перед вами! Это трудно объяснить, но стоило мне увидеть вас, и вся моя жизнь обрела смысл.
Квинси сдавалось, что ничего более идиотского и придумать нельзя, однако, к его удивлению, Басараб ответил ему теплой улыбкой.
— Простите мне дурные манеры, — рассмеялся Басараб. — Мой отец отрекся бы от такого сына. Прошу вас, садитесь, выпьем вместе чаю.
Квинси побаивался, что хрупкая египетская кушетка может его и не выдержать, но чтобы не обидеть хозяина, все-таки примостился на самом краю. Басараб тем временем разлил чай по изысканным чашечкам. Взяв одну из них в руки, юноша обнаружил на посеребренном донышке и ручке выгравированные инициалы «И.Л.». На чайнике, кувшинчике и сахарнице стояла та же монограмма. Интересно, кто такой был этот И.Л.?
— Иван Лебедкин, — сказал Басараб.
Юноша испуганно вскинул голову; казалось, актер проник в его разум. Но тут он понял, что все это время неосознанно водил пальцем по инициалам на своей чашке. Басараб был не ясновидящим, а лишь тонким наблюдателем, не упускающим никаких мелочей в человеческом поведении. Несомненно, подобные черты и помогли ему стать великим актером.
Басараб продолжал:
— Он был пробирщиком у русского царя. Инициалы подтверждают, что это действительно благородный металл.
— У царя?
— Да. Чайный сервиз и сам чай, сорта «Лапсанг Сушон», я получил в подарок от царя Николая. На здоровье, — приподнял чашку Басараб. Он уже и сам собирался отхлебнуть чаю, как понял, что ему мешает нос — точнее, нос Ричарда III, — и с улыбкой отставил чашку. — Прошу извинить.
Басараб направился к гримировочному столу. Квинси меж тем размышлял, как же странно все устроено в этом мире. Всего день назад он был узником Сорбонны. А сейчас пьет чай — отобранный властителем России — с самым прославленным актером Европы.
— А я вас уже однажды видел, мистер Харкер, — проговорил Басараб, отлепляя фальшивый восковой нос.
— Правда?
Неужели актер заметил его, когда он прошлым вечером взобрался на памятник?
— На Лондонском ипподроме. Вы тогда в одиночку разыгрывали «Фауста».
Квинси поперхнулся, чай едва не брызнул у него из ноздрей. Несравненный Басараб побывал год назад в этом непритязательном театре-варьете?
— Вы видели мое представление?
— Да, и нашел вашу игру весьма занимательной. И очень своеобразной, — а в нашем ремесле это дорогого стоит. Я прошел за кулисы, чтобы выразить мои поздравления, но застал вас в самом разгаре оживленного спора с неким джентльменом, постарше вас.