Сейчас он точно знал, что не уйдет с этой площади без Неё. Так и останется стоять под жарким Венесуэльским солнцем – как памятник.
Девушка невыносимо долго смотрела на него.
– Конечно.
Она взяла его за руку и сдвинула с места.
Ани, так звали девушку, тараторила всю дорогу, рассказывая Игорю всё то, что ему совершенно необходимо знать о ней. А потом он, незаметно ставший не Игорем, а Гарри, точно так же тараторил, рассказывая то, что ей совершенно необходимо знать о нем…
Прошло много лет.
Гарри сидел на бортике бассейна своего небольшого отеля, смотрел на море вдали и на плещущегося рядом сына. Маленький Лёша (Ани настояла на том, чтобы назвать его этим русским именем: ей нравилось его мягкое звучание) совершено не умел плавать. Но это не мешало ребенку задорно брызгаться, нырять и всплывать, как мячик. Так делают все дети – на самом деле они прекрасно умеют держаться на воде, но боятся в это поверить.
А Гарри улыбался и думал, что покупка этого отеля была отличной идеей. Для этого пришлось очень много сделать, много куда ездить и много работать. Но нам с вами этого, опять же, не покажут. Как всегда.
Но одно нам точно дали понять – этот Гарри уже никогда не станет Игорем.
* * *
Наташа глотнула чаю, улыбнулась притихшим друзьям и склонила голову набок, обдумывая следующую историю.
– Циля, а вот эта сказка – точно для тебя!
История вторая
У людей есть крылья
Весь день меня преследовало странное наваждение. Или нужно говорить «очередное наваждение»? Потому что, сказать по правде, они бывают у меня довольно часто.
Но это оказалось сильнее всех: стоило только на миг прикрыть глаза – задуматься о чем-то или даже просто моргнуть, – и перед моим внутренним взором появлялась картинка. Желтоватая бумага и яркие цвета, но изображение расплывалось и поначалу мне было трудно его разглядеть.
А потом я решила не сопротивляться. Села поудобнее и закрыла глаза.
Картина тут же появилась передо мной во всей красе. У художника очень интересный стиль: контуры фигур обозначены в карандаше, а всё остальное – широкими, немного неряшливыми мазками.
Кажется, на картинке было изображено поле хлопка и собирающие его люди, все в ярких одеждах, а еще почти безоблачное небо, солнце… И пахло чем-то непонятным – какой-то травой и чуть-чуть мускатным орехом…
Стоп! Как картина может пахнуть?
Я щелкнула по носу своего внутреннего Скептика и опять поддалась наваждению. Фигурки на картине были похожи на статуэтки из черного дерева, и на какое-то мгновение мне показалось, что они двигаются.
– В то лето он поехал с родителями в Индию…
Ну, всё понятно! Какое же наваждение без голоса в голове? Он звучал словно старая пластинка. Я даже слышала шорох ее вращения.
Я открыла глаза – скорее от неожиданности, чем по необходимости, – и невидимый рассказчик тут же замолчал. Осторожно, чтобы не спугнуть наваждение, я встала, закрыла дверь комнаты, поставила поближе чашку с чаем и снова закрыла глаза. Пусть рассказывает. Кто я такая, чтобы мешать?
Я снова мысленно посмотрела на картину: фигуры вокруг костра медленно и плавно танцевали… Странно – они же только что собирали холопок!
Мне показалось, что я смотрю мультфильм, а голос невидимого рассказчика объясняет мне, что происходит:
– В то лето он…
Погоди минуту, Голос, – телефон звонит!
Я быстренько ответила и снова, устроившись поудобнее, приготовилась слушать. Зашуршала невидимая пластинка…
– В то лето он поехал с родителями в Индию, – тяжело вздохнув, видимо, набираясь терпения, в третий раз начал Голос.
На всякий случай я решила Его или Ее (голос-то женский!) не злить и быть паинькой. В Индию так в Индию. Правда, не знаю, собирают ли там хлопок?
Голос предостерегающе замолчал. Мы с моим Скептиком подняли руки в знак того, что сдаемся. Хлопок, Индия…
– …Новая страна, такая интересная и загадочная, новые знакомства… Но для ребенка, который и старые-то не очень запомнил, это неважно. Важнее было то, что они снова куда-то едут. Вернее, откуда-то уезжают, и свой день рождения на следующей неделе он отпразднует в незнакомом месте, без друзей, которых, правда, и в старом доме, в Африке, он успел завести немного. Мальчик отчаянно грустил и с трудом сдерживал слезы.
– Тебе обязательно понравится в Индии! Что ты стоишь надутый?
Мамин голос пощекотал ему ухо. Понравится, конечно. Ему везде нравится, тем более в стране с таким красивым названием – «Ин-ди-я». Его можно петь. Но пока мальчик хотел стоять у борта и обижаться на весь мир.
Индия встретила их сильным дождем, громкими голосами и очень яркими одеждами людей. Отец взял его, еще сонного, на руки и понес сквозь толпу встречающих корабль: носильщиков, зевак, громких зазывал и моряков.
Правда, он всего этого не различал. Он видел только шумное разноцветное море – его волны разошлись, пропуская их, и снова сомкнулись у них за спиной. Испугавшись этого людского моря, мальчик прижался к отцу и прошептал ему на ухо:
– Пожалуйста, папа, давай выйдем отсюда, а то оно нас поглотит!
В ответ отец гулко рассмеялся – прижимая ухо к папиной груди, можно услышать, как внутри него рождается смех, – и так же прошептал:
– Не волнуйся, не поглотит!
После чего внезапно дунул в ухо, заставив сына дернуть плечами и рассмеяться от возникшей в голове щекотки.
А потом они куда-то шли и ехали, и мальчик снова уснул, убаюканный дорогой, разноцветным морем и просто движением, которое возникало вокруг само собой, без какого-либо его желания.
Следующие два дня прошли в обычной для семьи суете: обустраивании дома, знакомстве с соседями и с самим новым жилищем. День рождения отпраздновали на улице, в саду – очень красиво и немного шумно. Ему подарили много подарков, в том числе и нового друга – ирландского сеттера Кэрри.
Но вот уже дом обжит, знакомства установлены, и мир заполнила обычная суета, которая всегда сопровождала работу его родителей. Мама занималась с учениками. Отец… ну, название того, что он делает, выговорить сложно. Сын знал только, что папа что-то строит и проектирует. Ему всегда представлялось, что отец возводит дворцы для королей. Родители были вечно заняты, и мальчик большую часть дня оказывался предоставлен сам себе, что его вполне устраивало: у ребенка ведь тоже дел невпроворот.
Проснувшись пораньше, он еще до завтрака забирался по лесенке на чердак, а потом через чердачное окно – на крышу. Видели бы родители… (На самом деле, конечно, видели, и отец уже давно нарастил на крыше перила и укрепил всё, что только можно укрепить.) Там мальчик обозревал свои владения – где что нового произошло за ночь. Ведь ночь – это так много… или так длинно? В определениях он до сих пор путался. Причем, как любой смышленый ребенок, постоянно ездящий по разным странам и городам, он путался в определениях еще и на разных языках.