«Ну, раз я сплю, надо бы подойти поближе, посмотреть. Может, маску с кого-нибудь снять?» – думал я, двинувшись вперед. Подойдя к щуплому невысокому мужчине, ухватил его за пакет и дернул вверх. Поморгав мутными мертвыми глазами, он проскрипел:
– Покорно благодарю, молодой человек. Не подскажете, где я нахожусь?
– Ни хера себе… – протянул я, изумленно глядя на живой труп. – Вы в морге клиники номер 4.
– И что я тут, позвольте спросить, делаю? – ничуть не испугавшись, спросил он.
– Вы тут похорон дожидаетесь. А умерли дома, судя по надписи, – ответил я, читая его руку.
– Умер? И почему же меня никто не предупредил заранее? У меня же столько дел… Ремонт на даче, огородом заниматься надо, крышу на бане латать – надо, и калитка просела, у жены-покойницы, царствие ей небесное, оградку на могилке покрасить собирался, – стал он озабоченно загибать пальцы. – Как же я теперь?.. – прерывисто вздохнул он, сжав в кулак пять неотложных дел. Потрясая им над головой, недовольно затянул: – Я жаловаться буду на такое безобразие! Неужели сложно было хотя бы за месяц предупредить?! Я ж не знал, ведь толком и не болел вовсе!
– А кому жаловаться будете? – поинтересовался я, все глубже окунаясь в фантасмагорию сна.
– Как кому? Начальству вашему!
– И какому именно? Ситкину?
– Что за Ситкин? Да вы начальства своего не знаете! Совсем распустились! – негодовал он, гневно пуча белесые глаза. – Я Аиду жаловаться буду, богу мертвых! – добавил старик с угрозой и выпятил нижнюю губу, будто капризный ребенок.
– Ага, значит, все, кто тут с вами болтается, все смерти не почуяли? – догадался я.
– Да, и у всех, прошу заметить, дела! Про других судить не возьмусь, а у меня вот очень важные!
– Аиду… И как, в какой форме?
– Да в письменной. Так и напишу, что безобразие, сорванные планы, неуважительное отношение к усопшему! Мало вам не покажется!
– Да я-то тут при чем? – попытался было возразить я, но старик внезапно исчез.
– Интересно, если головой об стену удариться, я проснусь? А вдруг проснусь, а башка пробита, – весело хихикнул я. И с размаху боднул серую поверхность стены. Но боли не было, и сон все никак не отпускал меня из своих путаных объятий. Покойников в коридоре становилось все больше. Вскоре они уже напирали на меня со всех сторон, и где-то позади, за их спинами изредка мелькал дед без пакета на голове, тыкающий в меня пальцем, словно указывая остальным цель. Хотя и понимал, что сплю, липкий страх начал возвращаться, отчего стало душно. Задрав голову вверх, я жадно хватал воздух, подпрыгивая на мысках, будто стараясь выбраться из воды за спасительным кислородом. Раз за разом вдох получался все меньше и меньше, а удушье все нарастало. Когда я снова с трудом вздохнул, то разом проснулся, обнаружив себя лежащим на диване и уткнувшимся лицом в край подушки.
– Тьфу ты, черт! Фу! – выдохнул я, поднимаясь с кровати. Коридор был пуст. Постояльцы, смирно лежащие на своих местах в холодильнике, не возмущались и жаловаться не собирались. Ни Ситкину, ни Аиду.
До старта похоронных суток оставалось чуть больше двух часов. Некоторые сотрудники патанатомии уже поднялись, собираясь на работу. А большинство из тех, кто окажется в холодильнике в эту среду, еще были живы. Живые и мертвые, пока не знающие друг друга, двигались навстречу сквозь тающее время. Скоро они ненадолго столкнутся, но так и не познакомятся. Живые, если в здравом уме, не станут говорить с мертвыми.
А если бы и заговорили, то мертвые не смогли бы им ответить.
Резко открыв глаза, я зажмурился от яркого летнего солнца, сующего мне в лицо свои настырные утренние лучи. Скорчив недовольную гримасу, нехотя и тяжело приподнялся, усевшись на диване. Началась среда Большой недели, с высоты которой уже виднелся экватор моей семидневной вахты. Просыпаясь в другие среды других Больших недель, думал, что прошел почти половину пути. «Сил еще полно, а уже вот-вот покажется финиш, – частенько говорил я себе. – Два дня пролетят, будто их и не было, а там уже и пятница».
Разобравшись с полами, я выгреб из-за холодильника грязные простыни и пакеты, смастерив из них большой тугой узел и бросив его у двери холодильника, которая вела на внутренний двор клиники. Проверив журнал регистрации трупов, убедился, что там все в порядке – все записаны, сопроводительные документы на месте. Осталось лишь вынести на помойку тюк с грязными тряпками да открыть двери в отделение.
Выйдя на крыльцо холодильника с огромным тяжелым узлом, чем-то напоминающим гигантский пельмень, я зажмурился на щедрое летнее солнце. Из хилого городского полеска, край которого был виден из-за забора клиники, доносился хаотичный шквал птичьих голосов. Он отражался от бетонной глыбы больницы и прилегающих к ней корпусов, наполняя собою двор, залитый ярким светом. Свет находил вторую жизнь в изумрудном сиянии сочного травяного газона, аккуратно обритого работящими дворниками. Редкие деревья, чьи стволы были выкрашены снизу белым, словно одеты в нарядные гольфы, чуть покачивали обильной листвой, отзываясь на деликатное ухаживание легкого теплого ветра. И даже функциональное серое полотно асфальта, окруженное этим звучным и цветастым великолепием, казалось не таким унылым. В редких его трещинах проглядывались желтые головки одуванчиков, будто оно тоже стремилось стать частью природы.
Владимир Андреевич Бумажкин. Вот кому я буду вечно благодарен, хотя он этого и не знает. Старший санитар нашего отделения, он появился в дверях служебного входа, став моим избавителем. Мне особенно повезло еще и потому, что лишь только открыв дверь в Царство мертвых четвертой клиники, он тут же улыбнулся в седые усы, сказав:
– Здорово, Тёмыч.
– Володя, привет, дорогой! – постарался сказать как можно сдержаннее. И чуть было не пустил слезу. Пожав мою протянутую руку, Вовка бросил на меня короткий внимательный взгляд.
– Бухал вчера, что ли? – прямо спросил он, проходя в «двенашку» неторопливым вальяжным шагом. На нем был свежий средиземноморский загар, привезенный буквально вчера с юга Испании. Поверх него – легкий элегантный льняной костюм, рубашка в тон и в меру пижонские светло-кремовые туфли.
– Да не, приболел пару дней назад, да вроде оклемался уже, – бесстыдно соврал я на одном дыхании.
– Это хорошо, что оклемался. Выглядишь, правда, как несвежее дерьмо, уж прости за прямоту. Чем болел-то?
– Да траванулся, кажись.
– Лучше б нажрался.
– Да чего про меня-то… Ты лучше расскажи, как съездил-то?
– Съездил я, Тёмыч, отлично. Да потом… Это ж каким надо быть мудаком, чтобы в Испанию, к морю теплому, да в хороший отель, да с любимой женой плохо съездить?!
– Согласен, – рассмеялся я в ответ. Смех вышел каким-то хилым и нервным, хотя и был искренним.
– Все потом расскажу, фотки покажу. Вискаря вам с Борькой привез, – сказал он. И тут же спросил: – Как вы тут вдвоем? Справились с хозяйством?