Когда край звуковой волны, летящий по отделению быстрее коммерческого авиарейса, коснулся меня, я вздрогнул всем телом, как это бывает во сне, шепотом вскрикнув «ой, блин». Нехотя встав, пошел к внутреннему телефону, приговаривая «хоть бы пару минут еще».
– Патанатомия, слушаю…
– Д-д-д-о-о-брый вече-е-е-р, – сказала трубка женским голосом, сильно заикаясь.
– Добрый, – оптимистично согласился я.
– П-п-риезжайт-те к на-ам, первое т-т-терапевтическо-о-о-е отделение.
– Приеду, конечно. Минут через 20 ждите.
– Д-двадцать? Так до-олго?
– Погодите, у вас ведь труп?
– Да, т-труп, да…
– Мертвый человек то есть… А зачем тогда спешить? Все уже…
– В-вот имен-н-н-но – ме-ертвый. Это же ужа-а-ас-но…
– А, в этом смысле… Если ужасно, тогда буду через 15.
«Вот она – разница восприятия, – подумал я, кладя трубку. – Беда с этой терапией. Как ни придешь, среди сестер траур такой, что вместе с ними поплакать хочется».
– Ну, поехали забирать… Труп, если мертвый, это не ужасно. Вот когда живой – другое дело… – тихонько бубнил, закатывая «кроватофалк» в лифт.
Через пятнадцать минут, как и обещал, нажал на звонок служебной двери 1-й терапии. Сперва за ней послышалась взволнованная перекличка женских голосов, а затем и торопливые шаги. В широком проеме раскрытой двустворчатой двери, готовой впустить в терапию скорбную кровать на колесах, стояла толстенькая сестра, в белом халате, гольфах и синих резиновых тапках. Щекастая, рябая, с двумя косичками, она сильно походила на первоклашку, отчего ее истинный возраст ускользал от беглого взгляда.
– Да, да, проходите, – немного растерянно затараторила она. – В смысле, проезжайте…
– Привет, – кивнул я, въезжая фальшивой кроватью на чистый блестящий линолеум отделения. – Показывайте, где ваш ужасный труп…
– Почему это ужасный? Не ужасный, нет, такой классный был дядечка, Сергей Валентинович… Все нам какие-то конфеты пихал, комплименты говорил… – ответила она, дрогнув голосом на «конфетах». И мы поехали мимо врачебных и процедурных кабинетов в дальнюю карантинную палату.
– А кто мне звонил? Девушка очень сильно заикалась…
– А, так это Нинка. Недавно у нас, новенькая. Обычно она совсем чуть-чуть заикается, даже и не заметно почти.
– Не сказал бы…
– Так это от волнения. У нее первый раз покойник… Хорошая девчонка, но трусиха немного. Она в морг даже звонить боялась.
– А зачем тогда звонила-то? Больше некому было?
– Да мы ее заставили – чтоб страх преодолеть.
– Ну и как? Преодолела?
– Не знаю, наверное… Это у нее пройдет, – уверенно сказала медсестра, наслаждаясь ролью старшего наставника. – Вот сюда, – показала она на дверь палаты.
Там, лежа на кровати, меня ждал высокий худой мужчина с большой лысой головой, крупными чертами лица и сильно выраженными надбровными дугами. Его массивный подбородок был задран вверх и подвязан бинтом, словно у него болели зубы. Сестры частенько делали нашим госпитальным постояльцам такие повязки. Как они объясняли, «чтобы рот не открылся».
– Девушки, милые, вот не надо это делать, ведь сколько раз просили… – с ласковой укоризной сказал я, снимая с головы Сергея Валентиновича Фролова бинт. – Следы же остаются…
– Ой, извините, – живо откликнулась сестра. – Не будем.
– Верю, – соврал я, откидывая ненастоящий кроватный верх настоящего катафалка и перекладывая тело в его утробу. Коряво расписавшись в журнале терапевтов, который сестра держала на весу кукольной толстой ручкой, двинулся в обратный путь.
Въехав в гулкое подземелье клиники, мы с Сергеем Валентиновичем наполнили его механическим шелестом резиновых колес, на все лады отражавшимся от сотен метров бетонных стен, полов и подвесных потолков. Проехав метров пятьдесят, не больше, «кроватофалк» дернулся, накренившись вниз и влево.
– Твою мать, колесо накрылось, – сказал я, осмотрев каталку. Попытался тащить ее, но сломанное колесо с мерзким зубным звуком вгрызалось в бетонный пол, отчего «кроватофалк» разворачивало в сторону. До отделения было далеко, метров триста коридора, не меньше. Озадаченно выругавшись, я принялся обдумывать, каким образом доставить бывшего пациента клиники на полку холодильника. Выход был вроде бы очевиден. Привести любую другую каталку или подъемник с поддоном, переложить труп, отвезти его в отделение, а потом вернуться за сломанным «кроватофалком». Но… При таком раскладе каталка с трупом будет некоторое время стоять посреди коридора. И если, не дай бог, на нее наткнется какой-нибудь дежурный терапевт или мент… Будет скандал. Руководство клиники с явной прохладой относилось к коллективу патанатомии и наверняка раздуло бы из мухи слона. Или даже чего побольше.
Покрутив в голове разные варианты, я вдруг понял, что выбора у меня нет. А потому решительно откинув фальшивую кровать, взял труп за руки и потянул на себя. Покойник сел, сказав «кхры-ы-ы» и уронив голову на грудь. Приноровившись, я неуклюже взвалил его на плечо. И ритмично пыхтя быстро потащил труп в отделение. «Если меня сейчас дежурный врач увидит, он, поди, и сказать-то ничего не сможет», – ухмыльнулся я, представив себя со стороны. Усопший мотался в такт моим шагам, издавая гортанные звуки, словно сетуя на неудобства.
С большим трудом, но я все-таки донес его до отделения. С минуту отдышавшись, пошел за сломанным инвентарем. Доперев его в родные пинаты, запер поломку в кладовку. «Работа – дело святое. Но на руках покойников я еще никогда не носил», – подумал я, ухмыльнувшись.
Не успел я толком перевести дух, как внутренний телефон обдал отделение нервозной трелью. Подняв трубку, я собирался произнести дежурное приветствие, но не успел даже начать.
– Ой, Тёмыч, привет! – беспокойно заверещала из телефона Галька, обаятельная толстуха из первой терапии, приятельница Бумажкина, веселая баба и просто хороший парень. – У нас тут такое дело, ты нам очень нужен! Очень!
– Так у вас труп, что ли? – не понял я.
– Нет, не дай бог, ты что? – запричитала она. – Но что бы ни было – приходи скорее. Я знаю, ты нам поможешь. Дедулька тут один, совсем плох, – сказала Галька, вдруг перейдя на громкий шепот.
Пару лет назад я получил квалификацию хирургического фельдшера. Узнав об этом, Галя почему-то решила, что я прекрасный специалист, которому все по плечу.
– Галя, погоди… Ты понимаешь, что в морг звонишь? Если дедулька в опасности, звони скорее в реанимацию. Мне-то зачем?
– Надо, раз звоню, – нетерпеливо прошипела она. – Я знаю – у тебя рука легкая. У него тромбоз, а надо срочно капельницу ставить! Мы уже все перепробовали, гепарина море извели.
– И никак? – устало спросил я.
– Совсем! Вен почти нет, катетер с таким трудом ставим! На две минуты всего хватает. И гепарин без толку. У нас сегодня на сутках Мария Сергеевна дежурит. Она тоже не смогла. И хирург, ее знакомый, приходил… – продолжала Галя пугать меня неудачами членов импровизированного консилиума.