Свечи вокруг них громко и ровно гудели. Гунтарсон надолго застыл, уставившись на пламя одной из них, выбивая пальцами дробь по голенищу сапога. Элла глядела мимо, в пустыню.
— Элла, мы должны совершить нечто удивительное. Что-то, что откроет миру глаза… Мы разбудили планету, Элла. Сейчас она вновь проваливается в дремоту — но ведь однажды мы это сделали! И можем сделать снова! Мы должны кое-что придумать, Элла. Какую-то новую мечту… Да! Потрясти всех и заставить очнуться. Встряхнуть их нервы. Мы не можем позволить чудесам иссякнуть, Элла! Я этого не позволю!
Элла проговорила:
— Ты женишься на мне?
— Ух ты! Да, это может обеспечить определенную поддержку! Ты имеешь в виду — громкое бракосочетание, мировые лидеры в качестве почетных гостей, продажа прав на фотосъемку, и так далее? Может быть… хорошая идея… можно устроить массовые моления вместо банального медового месяца…
— Когда мне будет шестнадцать, ты сможешь на мне жениться, правда?
— Полагаю, теоретически… — в голосе Гунтарсона вдруг зазвучало сомнение. — Но ведь это не имеет отношения к экстрасенсорике, да? Свадьба… Крупное событие, но не паранормальное…
— Ты женишься на мне?
— Так ты всерьез спрашиваешь? Зачем? Ты и вправду этого хочешь?
— Я давным-давно этого хочу, — просто ответила Элла. — Шестнадцать. Вот чего я жду.
Гунтарсон приложил ладонь к одному из стальных столбов. Он гудел от переполнявшей его энергии.
— Ты как будто впадала в спячку, правда? — проговорил он. — Восполняла запас энергии. В ожидании своего шестнадцатого дня рождения. До которого осталось — сколько там? — пять дней. — Он вгляделся, стараясь увидеть ее, как будто впервые, такой как она есть, а не сквозь застящий глаза покров привычки. — Ты могла бы сейчас сделать что угодно, так? Я даже представить не могу — что! Но я должен, я просто обязан заставить себя это вообразить… Ты могла бы… ты могла бы совершить воскрешение. Вернуть кого-нибудь к жизни. Молитвой вернуть душу в покинутое ею тело. Ты ведь могла бы это сделать, правда? То, чего не мог никто, кроме Иисуса. Ни один святой — вообще никто. Но ты могла бы… Ведь так?
— Тогда ты женишься на мне?
— Жениться на тебе… да ладно тебе, давай как следует с этим разберемся. Женитьба — это очень серьезный шаг, а мы оба еще так молоды! Ты знаешь, я люблю тебя, я уверен, что и ты любишь меня, но это не означает, что нам необходимо вступать в брак…
Свечи внезапно мигнули, как от сильного порыва ветра.
— Я же не говорю «нет», — торопливо проговорил Гунтарсон.
— Это не отказ! Просто давай серьезно об этом поговорим. — Пламя свечей постепенно выровнялось. — Тут есть две проблемы. Ладно, тебе вот-вот исполнится шестнадцать, так что одной меньше… Но сначала мы должны удивить мир. Выслушай меня! Воскрешение… достаточно ли ты сильна, чтобы сделать это? Могут ли твои молитвы победить смерть? Я думаю — да, ведь сколько исцелений ты уже совершила! Исчезают раковые опухоли, сердца снова работают как надо, восстанавливается поврежденный мозг… Далеко ли от этого до следующего шага — заставить сердце снова забиться? Ну, хотя бы в том случае, когда нет серьезных физических повреждений? Не после пулевого ранения или автокатастрофы, а чего-то вроде смертельной инъекции?.. Может быть, мы могли бы достать тело убийцы, казненного по законам государства, и молитвой вернуть его к жизни?.. Хотя нет, это, наверное, было бы неправильно. Убийцу казнят заслуженно… Слишком противоречивый эффект… И люди могут не захотеть за него молиться. Плюс, если он оживет, то станет знаменитостью вдвойне — и как убийца, и как воскрешенный. Нет, человека надо подобрать правильно… Сочувствие, Умерший должен вызывать сочувствие… Ребенок. Умерший ребенок… Но тут опять встает вопрос о славе. Этот ребенок пронесет свой статус живого чуда через всю жизнь. А что еще важнее — в центре внимания окажется он, а не мы. Само чудо — а не те, кто его совершил. А мы не можем себе позволить уходить в тень. Это наш, и только наш кусок пирога…
Он умолк. В его мозгу возникла идея, которую он не решался озвучить.
Элла ее услышала. И сказала:
— Думаю, я могла бы…
— Ты имеешь в виду?..
— Если бы мы собирались пожениться.
— Такова цена? В смысле, ты хочешь заключить сделку?
— Да, — ответила Элла.
— Ты совершишь самый удивительный, самый потрясающий пси-эксперимент из всех, что когда-либо проводились. Воскресишь мое тело, — именно это он не хотел произносить вслух. — Ты собираешься вернуть меня к жизни. И когда ты это сделаешь, ты объявишь меня своим мужем?
Элла повторила:
— Да.
Питер сидел, все кивая и кивая, как заведённый.
— Я не… — говорил он. — Я не… понимаешь… не мертв. Я пока еще жив. Прежде всего, мне придется… умереть… А потом — свадьба… Я не могу тебе объяснить, ведь тебе всего лишь шестнадцать, но когда подрастешь, поймешь… Брак — это сплошные обязательства. Сейчас тебе кажется, что ты этого хочешь, но потом… Моя мать совершила ошибку, выйдя замуж за моего отца. Они оба ошиблись. Были слишком молоды, выбрали себе не тех партнеров — и оба об этом пожалели.
Он потянулся вперед и поднял с камней ее пыльного медвежонка.
— Мой хрусталь еще здесь? — он вынул кристалл из прорехи. — Заглянешь в него? Я-то в нем никогда ничего не вижу… Может быть, ты найдешь там ответ.
Элла протянула вниз руку, и взяла у него камень.
— Я вижу ногу, — медленно прошептала она. — Ногу под водой, и ее держит чья-то рука.
— О Боже! Господи, Боже мой!..
Она протянула кристалл обратно, но он не прикоснулся к нему, и кристалл упал среди камней.
— Я должен рассказать тебе, — начал Гунтарсон, — как мне достался этот камень…
— Мне было тринадцать. Мы с матерью жили в домике у озера, и я часто наблюдал, как возвращаются корабли. В основном, это были моторные яхты тридцати-сорока футов в длину, но попадались и грузовые, которые возили лес и шкуры. И рыбацкие суденышки тоже. Все они проходили совсем рядом с нашим домом, потому что это самое узкое место в озере. Узкое, мелкое и каменистое. Многие из лодок садились там на мель, и благодаря им приятель моей матери зарабатывал на хлеб — чинил их в проливе Рейкьявика.
Гунтарсон рассказывал ровным голосом, не глядя ни на Эллу, ни на лежавший на земле камень. Солнце поднималось всё выше, пустыня постепенно раскалялась.
— Однажды компания рыбаков приплыла из деревушки Тут-Эд, в верхней части озера. И они напоролись на мель. Я наблюдал за ними. Они пытались снять яхту с камней, пробили днище, и она опрокинулась. Затонула она очень быстро. Рыбаки вовремя вынырнули через борта, но вместо того, чтобы плыть к берегу, задержались там, плавая на одном месте возле затонувшей посудины. Это очень опасно.