Через пару дней я снова отправилась к Алексу, чтобы проверить, как подействовало лечение. Не надо было этого делать.
Он, ласково улыбаясь и как всегда подергивая правую бровь, сказал: «Я думал, ты больше не придешь. Ты заплатишь мне за это. Я подниму твою энергию. Но это – в последний раз. Раздевайся». Он произнес это так, что моя кожа покрылась мурашками.
«В лягушку превратит на этот раз?» – мелькнула мысль.
Он задернул черные шелковые занавески с огромными красными пентагонами, и комната погрузилась в сумрак. И я, парализованная его взглядом, начала медленно избавляться от одежды. По мере того как на мне оставалось все меньше предметов туалета, его член становился все заметнее под черным шелковым кимоно.
Когда я застыла, совершенно голая, под его насмешливым взглядом, он подошел ко мне вплотную и, опустив меня на колени, завел мне руки за спину и защелкнул на них тяжелые стальные наручники. Я успела проговорить: «Алекс, не надо». Но он, тут же ухватив меня двумя пальцами за ноздри, заставил задрать вверх лицо и силой впихнул в рот кляп-шарик, защелкнув замочком на затылке идущие от него ремешки, потом нацепил на меня ошейник, туго перехватив им шею, прикрепил к нему тяжелую металлическую цепь.
А потом бесцеремонно потащил меня за собой, не оборачиваясь и не интересуясь – успела я встать с колен или нет…
После полумрака обычный электрический свет заставил меня зажмуриться, и я не успела разглядеть лежавшие на столе предметы, поскольку в следующую секунду он грубо усадил меня в низкое кресло, закрепив цепь от ошейника за его спинкой и туго прикрутив мои ноги в районе коленей кожаными ремнями к его подлокотникам. Легкая дрожь страха и предательского возбуждения пробежала по моему телу, когда я поняла всю беспомощность своего положения. Я сидела перед ним «нараспашку», не в силах ни свести ноги, ни выговорить сквозь кляп хотя бы слово, ни оторваться даже на миллиметр от спинки кресла из-за ошейника с туго натянутой цепью.
– Запомни главное, прежде чем кончить, ты должна мне сказать, что готова, и тогда я соберу твою энергию вот этим вот яйцом, – и он кивнул на столик, где лежали яйца и стояла банка с водой.
Конечно, он мог не проверять – я была не то что влажная, а совершенно бессовестно мокрая там, внизу… и когда он, вытащив из меня два своих пальца, медленно, несколько раз провел по ним языком, из меня полилось уже не на шутку…
…Как он себе это представляет, я буду говорить с этим кляпом…
Он между тем продолжал левой рукой, слегка прихватив, массировать мой сосок, а подушечкой среднего пальца правой руки нежно, но уже довольно настойчиво прижимать и поглаживать набухший бугорок над моим мокрым, жарким и живым отверстием. Высота кресла была такова, что, стоя на коленях, он, покачиваясь в такт движениям рук, как раз иногда касался напряженным членом моих набухших губ… Не в силах больше сдерживаться, я, непроизвольно застонав, стала двигать тазом навстречу его руке, ускоряя темп… еще секунда…
– Стоп! Я же сказал, ты должна меня предупредить! – Он разом отпустил сосок и, взяв куриное яйцо, ввел мне его во влагалище, чуть откинулся назад, неспешно поглаживая свой пенис. Я продолжала по инерции тянуться низом живота навстречу его руке – только бы прикоснуться хоть к чему-нибудь. Ремни, растягивающие напряженные ноги, не позволяли изменить позицию, ошейник перехватил дыхание, но дотронуться было не до чего, и прилив наслаждения стал постепенно отступать, освобождая воспаленный мозг.
Он вынул яйцо и прокатал им проекции всех шести чакр на моем теле. После чего разбил его в банку с водой. Желток плавал аккуратным кружком. А вот белок размазался по всей банке. Явно что-то было не так с его поверхностным натяжением.
– Вот видишь, до чего ты себя довела своим воздержанием, – пробурчал он, – придется еще разок. И он снова положил руку мне на грудь и несколько раз, как бы случайно, погрузил пальцы глубже в мою плоть и дотронулся до вздыбившегося бугорка, увлажняя его. Потом он придвинулся ближе и уперся головкой члена в мои влажные губы, которые были уже настолько скользкими, что даже от легкого давления стали немедленно раздвигаться.
А потом он вошел в меня, сначала неглубоко, а потом все глубже и глубже. В тот момент, когда я опять готова была улететь, он вышел, взял второе яйцо и неторопливо проделал ту же самую процедуру с обкаткой чакр.
– Уже лучше, – пробормотал он, оценив форму белка, – но еще не абсолют.
Абсолюта мы достигли после третьего раза. Он опять не дал мне кончить. Зато форма белка в банке теперь была идеально круглая, а внизу живота у меня пылал пожар.
Ну а потом все было как всегда. Он освободил мои ноги от ремней, поднял меня из кресла, расстегнул наручники и надел на руки толстые кожаные браслеты с продернутыми в них веревками. Подвел меня к так хорошо знакомой мне перекладине и подвесил на нее за руки, так что только самые кончики пальцев ног касались пола. Отойдя на пару шагов, он взял черную, сплетенную из множества мелких ремешков плеть и сначала погладил ей меня по спине и ягодицам. Потом ударил с оттяжкой, сильно. Удар был похож на ожог. Но пока еще можно было определить это ощущение, потому что были участки, не захваченные этим ожогом, этой болью.
Он бил меня, часто меняя ритм. Не знаю, сколько это продолжалось. Я уже давно не стонала, потому что провалилась в долгожданное состояние забытья. И только каждый удар пульсировал огнем в животе. Наконец я почувствовала его в себе. Он вошел в меня сзади, и это тоже было похоже на ожог, не больно, а очень горячо, потому что плеть расслабила все мышцы. Через минуту волна жара начала подниматься снизу от кончиков пальцев ног, и все мое тело начало вибрировать в такт его движениям, сжиматься и расслабляться, пропуская в себя и выталкивая всю вселенную вместе с его плотью. Мы вошли в резонанс, и меня выбило из этой реальности, полной боли и отчаяния, туда, где есть только наслаждение, радость и любовь.
Эксперимент показал, что лечение не подействовало.
Видимо, Лейла все же совершила несколько ошибок в своей жизни, она не была прозрачной, и заклинания мага подействовали. Правда, на короткое время. Чаран, уверяя себя, что он-то все колдовство отменил и что Лейла, любимая, сама к нему вернулась, с энтузиазмом отдался их захватывающим играм. Увы, у них была всего лишь одна встреча. Господи, но зато какая!
В тот день Лейла позвонила сама и уже через полчаса была у него.
Он сначала связал ей кисти рук, и это было то, чем обычно ограничивались их игры. Но в этот раз он решил пойти дальше. Он вынул из брюк черный кожаный ремень и стянул ей локти. Лейле стало больно и неудобно, и она запротестовала. Тогда он сжал пальцами ее нос и, когда она открыла рот, чтобы вдохнуть, засунул в него ее трусики, а потом заклеил заранее припасенным пластырем, и Лейла уже не могла выплюнуть кляп. Потом он намотал на руку ее волосы и сдернул ее с кровати на пол. Он согнул ее и поставил на колени между собой и кроватью. Вдавливая одной рукой ее лицо в матрас, другой он смазал ее сзади маслом, потом прижал свои бедра к ее ягодицам, раздвинул своими коленями ее ноги и вставил член ей в попку. Лейла изо всех сил сжимала мышцы сфинктера, но он, надавливая все сильнее, проникал в нее все глубже и глубже. Он чувствовал, как ей больно. И чем больше она сопротивлялась, тем больнее ей было. У хорошо образованной Лейлы мелькнула мысль, что так, наверное, сажали на кол в древности, и из ее горла вырвался приглушенный кляпом стон. А его член уже сновал в ней, не останавливаясь, разрывая ее, сдирая тонкую нежную кожицу.