Вспомнилась одна из них, обладающая очевидным маркетинговым мышлением. Помня заповедь Кеттлера «Отличайся или умри», она не стала конкурировать с бойкими соседками, поставив себя вне конкуренции. Она стала продавать огуречный рассол. Конечно же, по утрам, когда толпы граждан тянутся на работу. И среди них ведь немало таких, которым очень надобно рассола. А некоторым он просто жизненно необходим. А потому торговля шла на «ура».
Метро снова пускает в себя за жетон, а в кармане у меня огромные деньжищи — пятьдесят тысяч рублей — это совсем немного, можно дать одной бумажкой. «Однушка» в приличном районе стоит сорок тысяч зелени, муниципальная милиция грозно топчется рядом со злачными местами, преимущественно у метро. Конкретные пацаны в спортивных костюмах, с массивными магнитолами в руках. Группки волосатых металлистов, ярко оформленные дамы с лаковыми челками и в ботфортах.
Сотовых нет. Вернее, они есть, но это штучное явление, их не видно. Вот-вот появятся пейджеры, но про плазменную панель никто не слышал. У власти Ельцин, и стихийная приватизация корежит ослабленный скелет государства. Под звуки стрельбы возникают новые хозяева жизни, жадно жрущие страну. А я.
Я еду в морг. Сегодня, как и много лет назад, у меня с собой зубная щетка и паста, газеты, жратва и шампунь. Как долго я не носил этот набор на работу! И вот опять.
Рабочий день перед ночным дежурством может быть разным. Строго в соответствии с законом подлости, который я лично считаю одним из фундаментальных законов человечества, он выдался очень напряженным. Скоростной, спортивный, ни одной свободной минуты. И когда он наконец закончился, я был порядком измотан. Разобрав диван в комнате ночного санитара, застелил постель, включил телек и грохнулся в кровать, с тихим постаныванием протягивая ноющие, уставшие ноги. Посмотрел новости, пожрал. Чуть пришел в себя, позвонил жене. Не успели толком поболтать, как из холодильника послышался далекий грохот. Приехала перевозка. Словесно расцеловав Олю, с проклятиями поднялся и, вдев босые ноги в кожаные тапки, зашаркал в сторону холодильника.
Это был Митька. Я сразу узнал его. Митин напарник, приземистый пухлый водитель, был мне не знаком. А вот его я прекрасно помнил, еще по девяностым. Высокий, крепкий, с массивным размашистым лицом и крупными руками. Улыбался он как-то по-особенному, и эта светлая улыбка запоминалась на долгие годы. Любил от души поржать, и вообще был веселым парнем.
Увидев меня, он остановился, пригляделся, состроил комичную рожу и восторженно протянул:
— Чтоб меня черти взяли! Вот это встреча! Темыч, это ты, что ли, мил человек?
— Я вроде! — радостно ответил я.
— И как ты здесь опять, а?
Мы коротко обнялись.
— Да так вот как-то. Почти двадцать лет прошло, пора вернуться.
— Ага, самое время, через двадцать лет-то, — усмехнулся Митя, и мы отправились в глубь отделения. Сразу разговорились.
— Ну, не ожидал тебя увидеть, честное слово, — все никак не унимался фельдшер. — Давно ты здесь?
— Уже два месяца. Как это мы с тобой не увиделись?
— Так як вам в клинику все больше по ночам попадаю. А ты, получается, в день работаешь?
— В день. А сегодня вот ночника заменяю.
— И днем, и ночью кот ученый, — продекламировал он.
Пока я оформлял документы, беседа наша текла вокруг прошедших лет. О том, как изменилась страна да почему пиарщики по моргам сидят.
— А я ведь тоже уходил с перевозки, — сказал Митька, выслушав историю моего возвращения. — Массажистом работал в центре в одном коммерческом. Но меня надолго не хватило. Через три года — снова в строй.
— Есть что-то особое в этой работе. — предположил я, подкалывая копию наряда.
— А то! — живо отозвался Митя. — Вот недавно история была у нас — весьма незаурядная. Забрали мы с адреса бабку, везем в морг. В кузове, кроме нее, еще двое. На светофоре остановились — то ли чудится, то ли возня какая-то в кузове. Быть, думаю, не может. Кому там возиться-то?! Водила мой, Мишка, говорит — может, кошка, какая заскочила? Не, ну бред — какая кошка?! Притормозили, прислушались — вроде все тихо. Только поехали — опять. Как будто прыгает там кто. И даже голос, что ли, послышался. Тут уж решили остановиться. Выходим, к кузову идем — апо спине мурашки, — доверительно понизил голос Митя. — Темно еще, стремно, и в башке картинки из дешевых фильмов про зомби. Таки вижу, как мертвец на меня прыгает. Когда задвижку открывал — руки не очень твердые были. А уж как открыли!
— Что? Что там? — не выдержал я его паузы.
— Бабка наша сидит и чего-то бормочет, вот чего! Мертвая которая.
— Ни хрена себе история! — присвистнул бы я, да свистеть толком не умею.
— Мы ее, видно, тряхнули, у нее движок и пошел. А до этого в глубокой коме была, получается. Ну, мы реанимацию сразу вызвали, бабку укрыли, как могли, в салон посадили. Хоть медиком себя почувствовал, человека спас. А че, скажи, нет?
— Завидую, прекрасное ощущение, наверное.
— Это да, конечно. Вот только бабулька вся обосранная была, и в кабине так воняло — хоть святых вон. Слава богу, «Скорая» быстро добралась. Мы потом долго машину проветривали, — вдруг одним махом спустил меня на землю фельдшер.
— Так, а протокол ментовский где? — спросил я, перебирая привезенные им бумажки.
— Вот он, где обычно, — развернул он страницу карты. — Потерял сноровку, братан.
— Яж первый раз за семнадцать лет на ночной смене. Да еще и днем отработал, чего ж ты с меня хочешь? — шутливо оправдывался я.
— И как впечатления?
— Ностальгия, конечно. Хотя — все не так, как было. Раньше веселее.
— Да, в девяностых-то так весело было — аж мороз по коже. Вот тогда я впервые на работе эмоций цапанул. Молодой был.
— А чего самое яркое запомнилось, кроме бабки этой? — спросил я, предчувствуя пищу для писанины.
— Самое-самое? Сразу и не скажешь точно. Мужик в аптеке, наверное. Этот точно похлеще бабки был. Наряд нам выдали, в аптеку. Обычную городскую аптеку. У них там мужичок в очередь встал да и преставился, не дойдя до кассы. Диспетчер сказал — мент уже на месте, протокол стряпает. Мы приехали — действительно, труп у кассы, лейтенант нам бумагу сует. Я тут, говорит, закончил, дальше побегу. И свалил. Продавщицы за кассой притихшие, покупателей нет. Я смотрю — мужик здоровый, а у нас корыто треснутое. Помнишь, у нас носилки такие были?
— Ага, оранжевые, — кивнул я.
— Да, веселой расцветки. Я напарнику своему, Тарасу, и говорю — пойдем-ка за другими носилками. Мы из аптеки вышли, он к машине двинул, я на крылечке покурить остался. Чего вдвоем-то пустые носилки таскать. И только я прикурил, пару тяг дернул, как из аптеки — визг страшный! Через две закрытых двери очень слышно было. Я обомлел на секунду, потом туда бросился. И что я там вижу? — интригующе спросил Митька, глядя на меня с предвкушением развязки. — Бабы белые по шкафам жмутся, орут, руками машут. А клиент наш, на которого мент протокол выписал, поднялся, стоит пошатываясь, на кассу смотрит, бабки из кармана тянет и один шажочек осторожно, второй. Представляешь, купить чего-то пытался!