– Вышло?
– Шуга, ты бы знал, им явно тяжелее, чем мне. Не суди меня за мою широту духовную. Я и вправду не мог с собой совладать.
– Ты затопил их? – с пониманием дела поинтересовался Сахарный.
– Я… их слегка затопил. Да, они мои соседи. Стоило мне только зайти к ним в квартиру, я тут же решился на добро. Передовой клоповник, не иначе. Вообрази, теперь еще и обои слезли. Пришлось откупиться по-доброму, мне от души неудобно стало. Я так и сказал: «Я отдам вам все, что пожелаете, только скажите, в чем больше всего нуждаетесь?». Впрочем, зря поинтересовался, надо было просто стул подарить.
– Возьмешь у меня раскладушку.
– Да не за что пока… – разбиваясь в противоречивых благодарностях, продолжал Креветка, уже лежа на удобном боку. – Кто знал, хороший диван, приобрел еще два года тому назад, но больно узок для сна и хоть бы раскладывался, зараза. В пьянстве все не так сложили и деньги были на руках, можно было чего лучше подобрать. Теперь диван в кухне, а там так холодно, как в подъезде моего старого дома, там глаз не смыкается.
– Надоедаешь… – равнодушно заметил Сахарный, морщась в приступе диалога, он бегло набирал номер, замыкая концентрацию слуха.
– Да, и не вынесешь его теперь, не переставишь, один мой друг, скульптор с Урала, любезно явился без приглашения в тот момент, когда деньги на очень хороший диван наконец-то скопились. Предупредил, что только на четыре дня, а сам подлец больше месяца у меня пробыл, вот он мне и отплатил своим трудом – буквально возле холодильника налепил свое бессмертное творчество. В итоге, если решиться вынести диван, придется снести лепку, а мне убедительно жаль, ведь там же целый Аполлон.
– Тише, – остановил Сахарный, прислушиваясь к гудкам. – Странно, что Писанина не берет трубку. Наверное, мне пора. Будь спокоен, Креветка. Разрешаю дотронуться до винила.
– И не проси, я, друг, не семнадцатого года рождения.
– Есть радио, последняя модель, – уже почти в дверях отзывался Шуга, накидывая пальто.
– Ах, нет. Во всем нет надежности, и потом, признаться, я очень боюсь. Мой дед был портным, а его радио до сих пор ловит то, о чем лучше не знать, и это явно заставляет задуматься о его подлинной профессии. Бывало, он пел мне песню о слухах зимней Миннесоты, и как-то неестественно посмеивался, глядя, как я глажу белые носки, торопясь в свои первые пионеры. Что здесь скажешь, я переживал не свои дни, я выбрасывал радио в окно, и, тем не менее, оно по-прежнему работает. Иными словами – во всем нет надежности.
– Нечто похожее мне уже довелось слышать, и, кажется, это случилось на днях. Если зазвонит телефон, не бери трубку, будем считать, что тебя здесь нет. Я вернусь этой ночью, – в сомнении подчеркнул Сахарный, ускоряя движение прощания.
Он бесшумно покинул квартиру, с трудом поворачивал ключ в замке: «Да что ж такое!».
На ходу проверил карман, обнаружив листок с адресом «У», признался сам себе в том, что однажды решится навестить сломанного человека, у коего больше имени не имелось. «Навестишь сломанного человека?», – сам себя переспросил, впадая в лукавого. Он сам выбрал себе судьбу, он заслуженно стал буквой «У». Стал? Возможно, кто-то ему помог? Нет, я не о нем – я про себя. Да, я про себя. У меня есть возможность проститься с прошлым. Стоп. О чем ты сейчас подумал? Подозрительная формулировка. Вспомни о Ключе и его любимых мыльных предприятиях, а ты вот так за всем скромно наблюдал? Все знают все! И ты знаешь об их осведомленности. Кто он такой? Ключ ему доверяет. Есть человек, которому он доверяет. Кто он? Возможно, их двое. Но ты их не видел, а они? Они знают тебя. Они следят за тобой. Зачем ты был нужен Ключу? Ты думал об этом? Следовало бы убить его еще в самом начале сделки. Андрей предупреждал тебя. Андрей умолял тебя не верить Ключу. Не верить – вот в чем его наставление! Теперь Ключ – проблема. Он большая грязная проблема, твоя проблема.
«У» был причастен к тому, что делал Ключ. А я? Я видел. Я ведал делами Ключа. А кто не видел? Стоит не стоит. Может, не стоит? О чем ты его спросишь? О его жизни. Если бы я знал тех, кто работает с Ключом… Возможно, я о них ничего не знаю, соответственно, я им не интересен. Или знаю? Я знаю их? Вряд ли, Ключ это проблема. Ключ ты проблема? Моя проблема, а не тех, кто с ним… Проблема? А если Ключа вдруг не станет? Андрей не позволял мне с ним связываться, он знал, что рано или поздно все поменяется, и мне нужно будет уходить. Что? Что поменяется? А ничего и не поменялось. Однажды ты смешаешься с толпой, и о тебе все забудут. А если все тайное станет кому-то интересно? Станут усиленно интересоваться происходящим. Да, сквозь пальцы… Сквозь пальцы? Даже и не мечтай. Так, а что там с Ключом? Ты, кажется, подумал о том, прекрасном времени, когда его не станет? В самом деле, и почему бы ему не пропасть? Нет, я даже и не думал об этом… Уверен? Читай выше. Что? Будешь ждать, когда, наконец, поменяют старый замок, или начнешь жить по-человечески? Ты что надумал? Убийство? Зачем? Да как зачем? Очевидно, что нет Ключа – прощай, надоевшая дверь. И все забыли о том, что он вообще был. Он злопамятен, а все его теперешнее окружение еще более злопамятней. Это очень злопамятные люди. Очень злопамятные. Сейчас главное – узнать, от кого зависит Ключ. Зависит? Да, зависит! Да, он такой… Свободен тот, у кого ничего нет. Если нет ничего, значит, ты никому не нужен, значит, от тебя никто ничего не ждет, о тебе никто не помнит, а это значит, что ты – свободен. Другое дело Ключ, есть те, от кого он зависит, они же зависят от него. Так испорть же их праздник жизни. Нет, прекрати его!
О слабостях Ключа расскажет «У». О чьих слабостях? Он только скажет тебе несколько слов, ты успокоишь себя. Чем? Все поправимо? И он поправим. Хорошо, это очень хорошо. А что значит, сказанное тобою выше: «Поправим, и это очень хорошо»? Нет, хорошо для меня… Для того, кто внутри тебя. Ключ это же мерзость. Только вспомни его. Мир скажет тебе спасибо. Ты бы знал, как Ключ труслив, впрочем, не менее труслив, чем его теперешнее окружение. Это очень трусливые люди. Очень трусливые люди. Очень трусливые… Они уничтожат его первым, раньше, чем он уничтожит их. Мелочь…
Ключ многим вредит, он вообще вредный, оттого до сих пор жив. Реши проблему человечества. Тебя простят! Веришь, значит все правильно. Человек, что не верит ни в кого и ни во что, есть легко гнущееся железо. Если Ключ боится меня, значит, он сомневается в своем окружении. Да, он сомневается. Он не доверят им. Промах. А кто сейчас кому доверяет? Недоверие вполне естественно, и не стоит на подобное обижаться. Мне кажется, ты потерял главную мысль, что там выше? Выше всех действие. И что? Остаешься? Или еще не готов? Останусь где? Ты знаешь, Шуга, что чем ближе, тем опаснее. Вспомни Андрея, как все глупо и бесполезно вышло. Мелочь…
Может, подождать? Вскоре все изменится. Зачем? Что ты будешь делать, если Ключа не станет? Ждать не надо! Ждать не надо? Разве ты сможешь жить по-другому? А как ты жил? Очень даже и ничего. А боишься что-то менять? Не пугай меня. Любишь на двух стульях чай пить. Уже давно все решилось, пойди и сделай это, ты же умеешь. Нет вначале я… вариант не дубликат. Пусть Ключ боится меня, страдает и дергается, а ты наблюдай за ним, и хорошенько присматривай, он же виден тебе подобно рентгену, что лежит на твоем журнальном столике. Придет время, и он сам пропадет. Сам пропадет. Ключ пропадет? Смеешься? Ключ это же мерзость! Реши проблему человечества! Все поправимо, когда делаешь и думаешь во благо. Убей Ключа. Убей его. Он смертен, как и его теперешнее окружение. Это очень смертные люди, очень смертные люди, очень смертные… И ты нужен им. Я нужен им. Я стану им нужен. Я нужен им. Ты станешь им нужен. Да, я стану им нужен, и они недолго станут меня бояться! Недолго! Нет, Шуга, ты еще не знаешь о пророчестве! Ты ничего не знаешь о пророчестве! О пророчестве? Ты пока еще ничего не знаешь. Звездочет знает о мире больше, чем кто-либо, в его мастерской есть все самое необходимое! В его мастерской есть высокое небо. Небо! Небо! Небо! Высокое небо! Знаешь, кто ты? Кто ты! Кто ты?! Кто ты? Шуга! Ты… «Осторожно двери закрываются следующая станция Парк победы», – очнувшись от легкого сна, Шуга с досадой заметил, что пропустил нужную ему станцию, в голове еще слышались голоса серого сновидения, пытающиеся его в чем-то убедить. Он сошьет две противоположности, выйдя из дверей вагона в шахматную действительность, бросится в сторону иного независимого зала, что соединялся со своим точным близнецом двумя переходами, а далее в поезд, дабы умчаться в обратный путь, – туда, где он был еще секунды назад.