«Я тот, кого ты искал в своем сне», – отвечает мне спокойный грозящий голос.
«Забери меня отсюда! Это тоже не мой мир!», – всем смыслом своим умоляю, разбивая себя в слезы, но голос нарочно молчит мне в ответ.
Мой горизонт заливается белым, я бегу в сторону океана, уже чувствуя перед собой границу плывучих льдов, готовясь на самоубийство, отпускаю слова в неизвестность: «Имя! Имя! Дай мне свое имя!».
Когда мои стопы коснутся леденящей вечности и я провалюсь в спокойные голодные волны, я пойму, что сейчас я самый обычный, и далекий от того, что бывало здесь хоть раз. Только услышав спокойный ответ «Апостол Петр», – мне станет вдруг страшно от холода, я буду знать, что он как верный учитель остался ждать меня на поверхности, и теперь я уязвим и доступен. Сквозь потрясенье рвану, боясь глубины, и отчуждения от всего, что здесь есть, что было здесь еще минуту назад, и сквозь влажные секунды, пробиваясь всем телом, с усталостью в плечах явственно для себя проснусь.
– Хорошо, что ты притащился ко мне, Шуга. Я уж думала, сгорю без тебя. С тобой ночи не столь мрачные, а рассветы полны забав. Я начинаю привыкать к твоему пониманию звезд, хотя позднее утро в компании с тобой не менее познавательно, – пульсом промолвила Мансарда, с головой спрятавшись в прогревшемся одеяле, она мягко прижималась бедром к только открывшему глаза Шуге. Его так и скрутило, когда он вышел из Столового переулка в надежде поймать такси или же доползти до ближайшего метро. Ну, очень уж много информации для прошлого дня свалилось ему в долги. Тогда он ощущал себя тоненьким хрупким винтиком огромной пожирающей машины, рассуждая в мыслях на тему Москвы. Нет, ну другой, может быть, и окрылился, почувствовав некую смекалку всего того, что ему выпало пережить, но этого «всего» так много накопилось. Взгляды Госпожи изо льда серьезно затронули его личное поле, она покорила его голову, посеяв в его сильной душе понимание неистребимой надежды. Он и раньше знал обо всем сказанном где-то на подсознательном уровне, а теперь все еще так красиво подтвердилось, заставив его сердце, наконец, проснуться. В тот ранний час зимнего февральского утра он заново исследовал любимые им улицы, а после остановился напротив магазина с вывеской «Кухни». В красоте витрины было слишком уютно, чтобы элементарно страдать или же кончать с собой заблаговременно. На вымышленной стряпухе стояло вино, горела подсветка в полутемном зале. Без сожаления продолжил изменять данному обещанию Креветке и приобрел бутылку великолепно состарившегося красного вина, чтобы спешно уехать на другой конец города в любимые гости.
– О чем ты думаешь, когда со мной? – с придыханием поинтересовалась Мансарда.
– О браке между мужчиной и женщиной. Муж вернулся?
– Нет. Все в поиске острых ощущений. Я здесь, а он там, где-то на новой квартире прячется. Однажды мы снова станем жить вместе, и я навсегда заберу нашу дочь у его родителей.
– Что ты врешь ей?
– Вру, что много работы.
– Плохо врешь.
Сквозь задернутые шторы просочился взгляд солнца, и сирены гудок наполнил дневную комнату. Шуга ощутил совестную нелепость, это ощущение сопровождалось желанием выпить воды вместе с морозной апельсиновой фантазией, но та унеслась мечтой, после того как он понял, что все вышло отлично. Он улыбнулся, бросив забывчивый взгляд на бутылку, схватился за голову, осознав просмотренный сон, вспомнил Андрея, и в ту минуту ему захотелось куда-нибудь убежать, его терзало волнение оттого, что, возможно, тот еще жив. Или он так хотел бы, чтобы тот был еще жив. Больная иллюзия. «Да если бы ты был жив, все было бы иначе. Единственный, кто был за мной, и все тот же, кто привел меня…». Он перевернулся на другой бок и, меланхолично вздохнув, трепетно загрузился, всматриваясь в кремовую ткань постельного белья.
– К чему снится снег?
– К лету в Каннах.
– Скажи, ты говорила про то время, когда ты снова станешь жить с мужем, – а о чем вы будете вспоминать в старости?
– О прожитой жизни.
– Вот так лежать вместе на одной кровати и вспоминать о том, кто с кем путешествовал?
– Да. Нашу жизнь.
– То есть он будет вспоминать свое, а ты свои поиски острых ощущений. И кто кого больше сделал?
– Что значит, кто кого?
– Так и значит. Кто кому лапши навешал больше, но это уже неважно, вы же семья… И я, наверное, друг вашей семьи.
– Редактор, сворачивайте ваш профессионализм, вы по-прежнему правы, день сегодня неуклюже поворотлив…
– Ты когда-нибудь бывала в Западной Антарктиде?
– Что за вопрос? Я даже не знаю, где Восточная на карте.
– А я был, – промолвил он в пустоту с сожалением, когда Мансарда скрылась за поворотом коридора. Он будет слушать ухом психолога все ее девичьи вымыслы и глупые идеи, доносящиеся выкриком из кухни. Она будет уверена в том, что ему все отчетливо слышно. Сахарный еще недолго будет лежать с руками по швам, одинокой игрушкой на ее постели. Отпуская дым, возвращаться мысленно в сон, наивно понимая, что впереди его ждет что-то важное и далеко не последнее.
Соображений много, уже весной в город завезут Роллс-ройсы, и в разделе культуры восторжествует некролог. Шуга смешно поправит пальто в окружении заполненного вагона метро, поймав себя на том, что еще не отмечен знаком Пастернака. Ждет весны с особым интересом. Весной звезды виднее в небесной чистоте, и в его голове уже выстроилась очередная обсерватория.
– Мэм, не будете ли вы так любезны продать мне пиво! – положив замусоленную грязную мелочь в пластмассовую тарелку, некто уже давно пьяный развязно вгляделся в ответчика и, не смея попрекать за обшарпанный прилавок, услужливо облокотился. Женщина забеспокоилась, углубляя овал лица во второй подбородок, усиленно бросая луч белого кружевного кокошника продавца в дергающееся лицо покупателя.
– Какое? – ответила недовольная тетя в розовой помаде.
– Ну, Мэм… Смотря, сколько там…
Продавец подчитала количество мелочевки, и визуально сплюнув, чопорно сбросила все в серую кассу. Человек в загнивших джинсах с надписью PINK FLOYD на выгрязненной черной куртке трагично забрал свою бутыль и вышел в снег дня.
«Воля… Это понимаешь… Возможность отказаться от того, к чему привертелся, возможность уйти от того, к чему тянет. В общем, сила. Внутренняя сила, и не больше. И ничего из того, что на тебя способно повлиять, воля – это твой сильный шанс, дружище». Сказал человек в прогнивших джинсах, выклянчив мелочь у Сахарного. После загляделся на бутыль, и свернул своей дорогой, оставив Шугу на распутье.
Открыв темную вишневую дверь с золотистым номером – 153, Шуга заведомо отметил, что за телефон не платил уж как несколько месяцев. «Или платил? Черт возьми, не помню! Я все забыл в этой мутной веренице русской зимы, все эти резкие изменения вырубили мое гражданство, и я превратился в груз бесплодных размышлений режущих меня своим началом и пустотой». Загорается легкий сизый фонарик в тишине благородной прихожей. «Это часть моего условия к жизни. Это красиво, когда приползаешь домой».