— Ах, да... «Осторожно, злая собака!» Здесь нет собаки, мистер Кроу. Это просто для того, чтобы назойливые репортеры не нарушали мое уединение. На самом деле я ненавижу собак, а они ненавидят меня!
Кроу вышел из дома, поставил машину в гараж и вернулся в библиотеку. К этому времени его хозяин уже ушел в кабинет или куда-то еще, и Кроу остался в полном одиночестве. Войдя в свое будущее жилище, он не смог удержаться от того, чтобы не облизать губы в предвкушении. Если хотя бы одна или две книги соответствовали названиям, которые он прочел на корешках, и оказались действительно теми книгами... библиотека Карстерза была поистине бесценным источником оккультного знания! Кроу направился к ближайшему стеллажу и почти тотчас же заметил с полдюжины названий настолько редких книг, что многие библиофилы считали их полумифическими. Здесь имелся поразительно сохранившийся экземпляр «Liber Ivonie» дю Норда и «De Vermis Mysteriis» Принна. И такие изумительные находки были просто рассованы по полкам между такими обычными трактатами, как «Культ ведьм» Маргарет Мюррей и гораздо более сомнительными трудами мадам Блаватской и Скотт-Эллиота.
На второй полке обнаружились «Cultes des Goules» д'Эрлетта, «Image du Mond» Готье де Метца и «Ключ к мудрости» Артефауса. Третью заполнял невообразимый набор книг, касающихся тайн океана с леденящими кровь названиями, вроде «Hydrophinnae» Гэнтли, «Cthaat Aquadingen», немецким «Untersee Kulten», «Обитателями глубин» Фе, и «Fishbuch» Конрада фон Тернера, изданной приблизительно в 1598 году.
Двигаясь вдоль стеллажа, Кроу почувствовал, как его тело покрывается холодным потом при одной мысли о ценности этих книг, не говоря уже об их содержании. Список бесценных томов оказался столь велик, что вскоре новоиспеченный секретарь потерял им счет. Он отыскал даже «Pnakotic Manuscripts» и «Семь Тайных Книг Хсана» и наконец наткнулся на «R'lyeh Text». Это послужило последней каплей. А дальше стоял древний том в переплете из слоновой кости, украшенный золотыми и серебряными арабскими узорами, он оказался ничем иным, как самим «Аль-Азилем»... Кроу присел на один из пыльных столов, пытаясь прийти в себя.
Только тогда, приложив руку к пылающему лбу, он осознал, что плохо себя чувствует. Он почувствовал, что тело его липко от пота, а в горле пересохло. Во рту стоял вкус вина Карстерза. Может, это оно во всем виновато? Но хуже всего было головокружение. Кроу не считал, что слишком много выпил, однако он не понял, что это за вино, и не разобрался, насколько оно крепкое. Отлично. В будущем он за раз будет выпивать лишь один бокал... Тогда он не допускал даже мысли о том, что в вино могло быть что-то добавлено.
Без дальнейших церемоний, все еще очень нетвердо держась на ногах, он поднялся, включил свет в нише, где его ждала чистая постель, выключил лампы в библиотеке и улегся в кровать. Прежде чем его голова коснулась подушки, он уснул мертвым сном.
* * *
Титус Кроу видел сон.
Его альков окутал мрак, но окна библиотеки пропускали тусклые лучи лунного света, в которых танцевали дрожащие тени качающихся деревьев. Занавеси были открыты, и над его кроватью, впившись в него горящими взорами, стояло четверо незнакомцев в темных плащах с капюшонами. Один из них склонился к нему, и Кроу решил, что это Карстерз.
— Он спит, Мастер? — шелестящим шепотом спросил незнакомый голос.
— Да, сном младенца, — ответил Карстерз. — Широко раскрытые глаза — верный знак действенности наркотика. Что вы о нем думаете?
Третий голос, низкий и грубый, рассыпался хриплым смехом.
— Он подойдет, Мастер. Вы проживете еще сорок или пятьдесят лет.
— Тихо! — зашипел Карстерз, вытаращив глаза. — Не смей никогда об этом говорить, ни здесь, ни где-либо еще!
— Мастер! Прошу прощения! Я не понимал...
Карстерз презрительно фыркнул.
— Никто из вас никогда ничего не понимает, — проворчал он.
— А его знак, Мастер? — спросил четвертый незнакомец голосом клейким, точно ил. — Он благоприятный?
— Да. Он Стрелец, как и я. А его числа... в высшей степени благоприятны. — Голос Карстерза теперь звучал как мурлыканье. — В его имени не только девять букв, но в ортодоксальной системе число его рождения двадцать семь — три девятки. Однако, если складывать по отдельности, дата его рождения дает еще лучший результат, ибо сумма равна восемнадцати!
— Тройная шестерка! — невольно вырвалось у четвертого незнакомца.
— Именно, — подтвердил Карстерз.
— Ну, Мастер, он кажется достаточно высоким и сильным, — продолжал голос того, которому был сделан выговор. — Кажется, подходящее вместилище.
— Черт бы тебя побрал! — набросился на него Карстерз. — Болван! Сколько раз можно повторять... — на миг его шипящий голос сорвался, захлебнувшись яростью. — Вон отсюда! Вон! Есть работа для таких болванов, как вы, а есть и для других. Но послушайте меня: он Тот Самый, уверяю вас. Он пришел по собственной воле, как и должно быть.
Три фигуры растаяли во мраке, но Карстерз остался. Он взглянул на Кроу и тихим ровным шепотом объявил:
— Это был сон. Все, что ты мог увидеть, всего лишь сон. Не стоит вспоминать его, мистер Кроу. Совершенно не стоит. Всего лишь сон... сон... сон.
Хозяин усадьбы отступил назад и задернул занавеси, изгоняя из комнаты лунный свет. Но спящему показалось, что еще долго глаза Карстерза сверкали в ночи, точно улыбка чеширского кота из «Алисы».
Если не считать того, что они горели нечеловеческой злобой...
Утром, когда лучи январского солнца, просочившиеся сквозь закопченные окна, придали библиотеке безрадостный и ветхий вид, который куда больше пристал бы вечернему, а не дневному времени, Кроу проснулся, потянулся и зевнул. Спал он плохо, и у него ужасно болела голова, что само по себе заставило его вспомнить вечерний обет, чтобы с большим уважением относиться к вину своего работодателя. В его памяти всплыли какие-то обрывки сна, смутные и пугающие. Но это был лишь сон, который не стоил того, чтобы его вспоминать. Совершенно не стоил...
Тем не менее, нежась в постели, Кроу какое-то время пытался припомнить, что ему снилось. Но у него ничего не вышло. Он твердо помнил, что сон касался Карстерза и еще нескольких незнакомцев, но вот подробности... Вскоре Кроу выбросил все это из головы.
И все же он не мог отделаться от ощущения, что должен вспомнить сон, хотя бы ради собственного душевного спокойствия. Такое раздражающее чувство порой испытываешь, когда слово вертится на языке и все же ускользает каждый раз, когда кажется, что вот-вот его произнесешь. Еще у Кроу сохранилось смутное ощущение, что ночью он слышал монотонные песнопения или какую-то литургию, эхом отдающуюся в недрах дома. Доносилась ли она из погреба? Возможно. Или это результат заявления Карстерза о том, что Кроу должен держаться подальше от погреба?
Кроме того, Кроу мучило похмелье! Вино Карстерза? Крепкое!.. Да уж, крепче не бывает!