– У меня все замечательно. А ты как?
– Я безумно хочу тебя видеть. Ты это знаешь, – почти застонал Андрей в трубку. – Когда ты приедешь?
– Очень скоро – ты же тоже знаешь…
Они, словно их могли внезапно прервать, обменивались торопливыми фразами, из которых следовало, что Анна работает с детишками, много гуляет, почти успокоилась и стала забывать про… ну, понятно…
Андрей больше слушал – и потому, что ему было приятно слышать переливчатое журчание ее голоса, и потому, что о своих новостях сообщать Анне ему совсем не хотелось. Он только вскользь упомянул о визите в монастырь и обещал кланяться матушке, когда увидит ее снова.
– Ну ладно, Андрюша, заканчиваем. Тут еще желающие есть поговорить. Купаться сейчас пойду.
– Так поздно? Это не опасно?
– Да нет, – засмеялась Анна. – Светло же!.. Чуть позднее, когда солнце сядет, комарье полетит, тогда очень опасно станет. Сейчас в самый раз.
– Ты осторожнее.
– Я не одна, с девчонками. Я хорошо плаваю. Да и речка здесь совсем мелкая – для малышни подбирали.
Когда на другом конце линии въедливо запетюкало, Андрей, не кладя трубки, еще посидел у аппарата, осознавая, как он устал за этот долгий день. Он хотел еще что-то сделать?… А, ладно… Самое лучшее, что могло произойти, произошло. Он поговорил с Анной, она о нем помнит, она хочет его видеть и скоро-скоро, через совсем чуть-чуть, они будут вместе.
Всю ночь Андрею опять снилась беготня в сумерках, босиком по теплой, влажной от росы траве. Отовсюду из зарослей слышались томные возгласы и кокетливое, завлекающее хихиканье. Догнать изнывающих от чувственного томления нимф мешала цивильная одежда. Он пытался содрать ее с себя, а гнусные тряпки липли к вспотевшему телу, как пропитанный драконьим ядом хитон Геракла… Они жгли и жгли его невыносимым жаром…
Утром Андрей обнаружил, что за ночь скрутил простыню в тоненькую бечевку, расправить которую сейчас просто не было времени. Он выкинул ее в бельевую корзину и попытался привести себя в порядок – глазки у него, хоть и горели хищным огнем, были подчеркнуты синевой.
Андрей отправился в редакцию, страстно желая только одного – не пересечься с коллегами, отъезжающими на похороны Пал Никитича.
«Ага, я ж хотел еще про русалок в Интернете разузнать… Какая-то у водяных людей предыстория имеется? Вон и в Париже зверье речное водилось… Может, в западной истории русалки тоже след оставили?»
…Оказалось, не без этого. Но ундины, попадавшие в руки людей, больше морские или океанические, были как на подбор редкостно уродливы. Темнолицые, с вывороченными ноздрями, со змеиными, а не рыбьими хвостами. Были среди них и особи мужеского полу, о чем свидетельствовали тщательно сделанные очевидцами рисунки. Русалки, даже если с ними хорошо обращались и пытались кормить, в неволе очень тосковали, в вербальный контакт с людьми не вступали и жили не более двух-трех дней. Если из гуманных соображений их отпускали назад в море, они исчезали в водах с невиданной резвостью.
Еще раз с неприязнью поглядев на гравюру зарубежной морской чуди, Андрей закрыл страничку.
«Не, наши русские хвостуньи куда красивше!» – с удовольствием подумал он, потягиваясь.
Но это оказалось далеко не все. Продолжение нашлось в отечественной части Всемирной паутины. Еще за пару лет до того, как Андрей волей-неволей стал русалковедом-любителем, некие энтузиасты-профи исследовали озера Русского Севера, вроде Ладожского, обнаружили там следы обитания неучтенных наукой человеческих существ… И сплошь, заметьте, девиц! Они-то, наши, как раз были бесхвостые – как обычные женщины, очень привлекательные, охотно вступали в близкий контакт с людьми. Подобно легендарным обитательницам Озерков, были падки на молодых человеческих особей противоположного пола, завлекали и утаскивали их в пучины с невиданной для женщин силой. Правда, ничего конкретного о знакомстве с наядами никто из «контактеров» сказать не мог. Приманили, затащили, я вырвался, убежал… вот… А теперь хожу и всем рассказываю!
«Как же, убежал ты!.. Греховодил с красотками, паршивец?» – ухмыльнулся Андрей, пользуясь тем, что его не бдит недреманное око ответственного секретаря редакции.
Значит, русалки существуют, и Анна, – если и не чистокровная русалка, поскольку все-таки владеет членораздельной речью, потомок этого древнего рода. А кто тогда водяной конь, особенно когда бродит в гуманоидном обличье? Тот, из океанических уродцев, носом наизнанку?
– Сынок, – услышал Андрей над ухом тонкий, дребезжащий голос и вздрогнул от неожиданности.
На пороге комнаты стояла щупленькая старушка в белом платочке, с тряпочной сумочкой в руке.
– Да? – ответил он, чуть прокашлявшись.
– А кто тут у вас в газете главный? – настроясь, видимо, на привычное невнимание, чуть скорбно осведомилась бабуля.
– На данный момент я, – возможно приветливее ответил Андрей, вставая.
Бабуля отъехала далеко вниз.
– Присядете?
Он подвинул посетительнице стул, вспомянув попутно собственное обещание отправиться хоть по пенсионерскому письму, лишь бы не идти на ритуальное действо.
«Вот материал сам и пожаловал».
Старушка присела на краешек стула.
– А постарше у вас никого не имеется?
– С населением только молодые работают, – терпеливо и мягко объяснил Андрей. – Беготни много. Да вы рассказывайте, чем можем – поможем.
Бабуля недовольно поерзала, глядя на диктофон, и стала рассказывать. Это было совсем не то, чего ожидал Андрей, – никаких жалоб, по крайней мере, на детей и пенсии.
…По их окраине, куда не достало строительное цунами, – называлось это место Ямки – стали ходить какие-то люди, хорошо одетые, вежливые, разузнавая, не сохранилось ли у кого-то старых, довоенных еще, зингеровских швейных машинок, желательно с ножной педалью. Объясняли они свой экзотический интерес желанием пополнить зарубежные музеи и частные технические коллекции. Машинки такие у населения случались – и даже работали. Но вот расставаться с ними никто не хотел. Не помогло искателям антиквариата обещание или заплатить, или оперативно заменить старые швейные машинки на самые модерновые, компьютеризированные образцы. Этому упрямству были свои, веские резоны. Изношенные, советские еще, ямкинские электролинии не давали новомодной технике достаточного напряжения. Пробки в частных домах часто вылетали, а еще местные жители, крутя ручки или нажимая на педали, экономили на электричестве. Кроме того – и самое главное, – обрусевшие эмигрантки пахали так же истово, как и семьдесят лет назад, одинаково резво прошивая и плотную джинсу, и невесомый батист. Безо всяких там компьютеров, заметьте.
– …А на чердаках, в чуланах ничего не найдется, спрашивают. Нам в каком хочешь состоянии сгодится, – повествовала Марья Федоровна, чуть тряся головой. – Лишь бы «Зингер», и старинный.