Вот это приобретение! Такие возможности, такой звук!
– Гриш, поздравляю с обновкой, ты так давно о нем мечтал! Когда купил?
– Еще в прошлом году. В конце, – бросил Матвеев довольно равнодушно.
– Ты, наверное, теперь гитару забросил – только на этом играешь?
Григорий почему-то поморщился:
– Я на этом инструменте почти не играю. Звук слишком громкий, перед соседями неловко.
– Можно же отрегулировать?
– Тихо неинтересно, – отрезал друг, всем своим видом демонстрируя, что закрывает тему.
Ярослав с удивлением пожал плечами. Что-то у Гриши не заладилось с этим пианино. Захочет – расскажет. На сегодня загадок вполне достаточно.
Григорий поднялся с дивана:
– Я сейчас.
– Сам дойдешь?
– Да.
Ярослав проследил взглядом: раненый шагал довольно уверенно.
Ярослав сидел под самой форточкой, распахнутой настежь. Любимая привычка Матвеева, которого раздражали малейшие намеки на духоту. От окна с отчаянной быстротой несся Ярославу в бок сырой, холодный воздух. Следовало накинуть какую-нибудь шерстяную фуфайку, чтобы не продуло, но ему и так было жарко. Он решил воспользоваться отсутствием хозяина и совершил маленькую диверсию: быстро вскочил и прикрыл наружную форточку. Внутреннюю предусмотрительно оставил распахнутой в надежде, что друг не заметит перемены. Вернувшись, Матвеев не взглянул в сторону окна. Ярослав вздохнул с облегчением и продолжил изучение трофея.
Только теперь Ярослав понял, насколько силен в его сознании материалистический образ мира: до сего момента он не верил, что нечто подобное вообще существует на земле. Тем менее надеялся когда-либо столкнуться с этим лично… Между прочим, такие объекты крайне редко попадают случайно в руки случайным людям.
– Гриша, как ты успел ее подобрать на бегу?
– Ее?
Ярослав задумался: в самом деле, почему в женском роде?
– Эту штуковину.
– Понял. Я вовсе ее не подбирал.
Матвеев почему-то громко расхохотался. Тут же скривился от боли.
– Ну вот, батенька, пролетарьяту уже и повеселиться не дают подлые враги, – прокартавил, очень ярко изображая Владимира Ильича, и пояснил, приподнимаясь на локте: – Она свалилась мне за шиворот! Я обнаружил это, только когда сидел на стуле в магазине: прислоняюсь к спинке – что-то мешает.
– А-а! Повезло! – вслух отозвался Ярослав, а про себя подумал: «Все-таки не случайность» – и громко зашуршал пакетом, разворачивая.
В его руках, изолированных целлофановыми мешочками, оказался кусок ноздреватого, темного, очень твердого вещества – не то металла, не то камня, не то застывшей лавы. Размером примерно в половину крупной мужской ладони, он имел правильную, осмысленную форму. Конус, высота раза в полтора больше диаметра основания; острие немного скруглено, как будто долго испытывало на себе воздействие силы трения; у основания – монолитно соединенная с конусом небольшая шишечка, формой и размером напоминающая раскрывшуюся шишку кипариса или туи. Все вместе вызывает ассоциацию с наконечником дротика, но предмет кривоват, с шершавинками и корявостями, так что и не поймешь: рукотворный он или перед тобой кусок живой природы.
В неярком свете торшера Ярослав едва различил на темной пористой поверхности казавшиеся более светлыми бурые пятна засохшей крови. «Наконечник дротика» сильно нагрелся в ладонях. Он был при своем маленьком размере очень тяжелым, будто сделанным из чистого золота.
Определенно необычный сегодня вышел день! Ярослав впервые в жизни держит в руках настоящий предмет силы – похлеще любого шаманского бубна или иголки за нагрудничком фартука жрицы культа вуду! Предмет, который по мощности несравнимо превосходит все, когда-либо виденное Ярославом лично! А за каких-нибудь четыре часа до этого эпохального события своей жизни он встретил красивую, сильную женщину, наделенную даром невзначай проламывать пространство, а то и время…
Точно… Ну конечно! Некрупный пробой в энергетической структуре «ЧеНепа» потому и откачивает так много, что является не только пространственным, но и временным…
Забытый им ненадолго Григорий подал недовольный голос:
– Ясь, ты зачем форточку закрыл? Душно!
Между прочим, Гриша полулежал на диване спиной к окну! Ярослав шумно вздохнул и покорно собрался встать, но тут раздался шум, треск удара – форточка сама распахнулась от очередного резкого порыва ветра, стукнулась о внутреннюю, открытую – чуть стекло не разбилось! Запах сырости и озоновой свежести снова ворвался в комнату.
Ярослав ненадолго отлучился из комнаты, а когда вернулся, Григорий уже спал. Лицо разгладилось, смягчилось, стало по-детски светлым. Губы сомкнуты, он тихо дышал крупным, будто у араба, носом. Ярослав растерянно огляделся. В гостиной один диван, лечь больше негде. Жаль: ему хотелось быть поближе к пострадавшему на случай, если тому вдруг станет плохо. Соседняя, смежная с гостиной, комната представляла собой крошечный кабинет: только письменный стол, кресло, шкафы. Оставалась комфортная широченная кровать в спальне Григория. Ярослав секунду колебался, преодолевая неловкость, и направился туда, прихватив с собой «наконечник дротика» и на ходу расстегивая рубашку.
Единственная – Ярослав мысленно взял на заметку этот факт – подушка располагалась с левой стороны широченного ложа, ближе к окну. Он удивился: нужно перекатываться через кровать или обходить ее – почему не лечь ближе к двери? Однако там и устроился. «Дротик» бережно уложил на свободном пространстве в изголовье и заснул, в буквальном смысле, едва донеся голову до подушки. Ушел сразу так глубоко, что, выныривая утром, ни одного сновидения не поднял с собой на поверхность сознания.
* * *
Вера, против обыкновения, заснула очень рано, а утром легко очнулась за полчаса до звонка будильника. Слушала свист и звон весенних синиц. Самая первая мысль после пробуждения: «Вчерашнее происшествие… Ерунда, дичь! Почудилось. Какие елочные фонарики?! Зачем? Жизнь и так чудесна!» Вера открыла глаза. Солнце на голых ветвях за окном, голубеющий кусочек неба. Удивительно, как не схожи дневное сознание и вечернее! Вчера она, как ребенок, верила в утраченное чудо, сердце переполняли тоска и горе. А сейчас она бодра и свежа, и не нужны ей никакие подпорки, чтобы чувствовать себя уверенно и комфортно в этой жизни.
Вера потянулась. Жорки уже не было рядом: он уходит на работу, когда жена еще сладко спит. Вечерняя Вера сейчас заныла бы, что уверенности и комфорта недостаточно для счастья. Нынешняя, утренняя, Вера немного напряглась. Счастье? Может, не станем начинать все сначала? В такое хорошее утро! Она еще раз потянулась. Несколько скованное получилось движение. Хорошо, а при чем тут фонарики? Глупая сцена, стыдно так! Как связано вчерашнее сновидение с неизбывной тоской о счастье, для которого почему-то катастрофически не хватает ни взрослеющего сына, ни доброго, надежного мужа, ни осмотрительных ухажеров, ни умелых – порой! – любовников? Вера лежа откинула одеяло. Резко пробрало холодом. Интенсивный внутренний диалог унес утреннюю беззаботность. Две Веры – утренняя и вечерняя – в процессе оживленной беседы сблизились, схлопнулись и вновь стали одной – тревожной, неудовлетворенной, но все же бодрой и готовой взять от этой скучной жизни все, что удастся вытрясти из ее закромов.