На даче, где я бегала в шлепках на плоской подошве, он был значительно выше меня, а тут с тревогой обнаруживаю, что на высоком каблуке я вровень с ним. Он, к моему удивлению, в театр оделся как на прогулку по парку: те же бежевые джинсы. Правда, белая рубашечка с коротким рукавом. Ковыляю. Жалуюсь, что натерла ноги. Он: «Мне эти твои босоножки не очень нравятся». Ну вот! Зря мучаюсь в них! Лучше бы на буксир взял! А он руки не предлагает. И опять же, нет бы самой попросить! Странно. Вспоминаю себя, будто чужого человека. Года не прошло… Наверное, босоножки-то мои не понравились ему именно из-за высоты каблуков…
Летняя толпа у театра всегда дышит таким легким, радостным праздником!
Купил программку, отдал мне. Прочитала – возвращаю ему. Он:
– Не надо, я там все равно ничего не прочитаю: очки с собой не взял.
Он читает в очках? Как трогательно! Мужчина в очках всегда вызывает у меня нежность. Очередной привет от Электры: и отец, и дед на моей памяти – «очкарики». Спросила:
– Хочешь, я тебе прочитаю?
Он как-то не заинтересовался.
Комедия оказалась глупой. Он смотрел на сцену с глубоким недовольством, без улыбки. Каждый раз, смеясь в тех местах, где это было возможно, я испытывала неловкость: еще сочтет меня недалекой. Но потом и он стал посмеиваться. Иногда мы переглядывались, но по моей инициативе. В антракте он сказал, что сначала удивился низкому уровню спектакля, а потом расслабился и стал веселиться над тем, что дают.
У него с собой была большая бутылка воды. Он прихлебывал в течение всего действа, а мне не предлагал. Я тоже хотела пить, но стеснялась попросить. В антракте он, наконец, спросил. Я ответила, что хочу. Он передал бутылку со словами: «Ну вот, я, оказывается, вел себя неприлично: надо было тебе предложить, а я пил сам!» Может, он не ожидал от девушки такой сдержанности. Во время следующего действия мы передавали бутылку друг другу. Я радовалась возможности подержаться за вещь, к которой прикасались его руки, губы. Он взял нам по пластиковому стаканчику шампанского. Объяснил, что машину потом можно вести: все выветрится!
Подвел меня к прилавку, где продавались билеты. Предложил еще куда-нибудь сходить. Я – с радостью! Стали выбирать. Обратила внимание на спектакль «Иствикские ведьмы». Показала ему. Спросил:
– Ты интересуешься ведьмами?
Я вспомнила многочисленные шуточки с подругами на эту тему.
– Я сама ведьма!
– Не шути так! Возьми свои слова назад!
Попыталась объяснить, что под словом «ведьма» понимаю человека, который обладает знаниями, «ведает». Он ни слушать, ни обсуждать не хотел:
– Я всего этого не люблю и боюсь!
Несколько раз попросил меня в тот день и позже взять свои слова назад. Я то отшучивалась, то переводила разговор – не взяла. Ох, и упряма я! За что и страдаю!
Его заинтересовал спектакль «Желтое танго» – биография Вертинского с его песнями в исполнении тогда еще не раскрученного Погудина. Я согласилась. Вертинского не особо любила, но умолчала об этом: не все ли равно? Спектакль – через две недели, в конце августа, в четверг. Рада: это гарантирует нам еще одну встречу!
После спектакля он предложил зайти в кафе напротив. Ели мороженое из вазочек, болтали. Позвонил один из хронических ухажеров. Я не нашла ничего умнее, чем сделать сброс. Это повторилось дважды. Наверное, выглядело подозрительнее, чем если бы я приняла звонок и сказала, что не могу разговаривать. Сидела спиной ко входу. Уже похолодало. Дуло из открытой двери. Пожаловалась ему, надеясь, что предложит поменяться местами, но он не предложил, даже когда я накинула припасенную кофточку-сеточку. Появление кофточки из маленькой театральной сумки прокомментировал с восхищением.
Потом ехали в метро до «Белорусской», сидели рядом. Радовалась, когда, жестикулируя, мы случайно соприкасались руками. Остро хотелось прикоснуться к нему, прижаться. Оживленно болтали. В голове вертелась фразочка из «Гусарской баллады»: «Она сама чуть не рвалась из платья!» А он, как нарочно, не проявлял инициативы. Будто и не он выдумал и целую неделю активно поддерживал переписку, рвался выполнить любое мое пожелание в плане культурной программы и смотрел на меня с такой решимостью из-под паруса резвой лодки…
Когда уже ехали в машине, он сказал мне сакраментальное: «Ты – психолог, ты меня, наверное, насквозь видишь!» Стала привычно объяснять, как на самом деле устроено зрение у психологов.
Наблюдала, как он ведет: осторожно, четко, уверенно. Еще прежде знала, что по городу он предпочитает перемещаться пешком, даже с тяжелыми вещами. На авто – только на дачу. Тем ценнее было, что в первые наши свидания он все-таки старался меня возить – даже утром по пробкам один раз вез до дома! Забавно, что у меня – та же картина. Но тут сходство не радовало: могла легко его понять, но я же – женщина! Я десять лет вожу и до сих пор неуверенно себя чувствую, даже недавняя покупка иномарки не спасла. Призналась, что он – загадка для меня; встречаю такое впервые: человек хорошо водит, но не любит этого. Он рассказал случаи из своей водительской практики. Как на проспекте на полном ходу у нынешней его машины открылся капот, разбил стекло, еще что-то повредил. А давным-давно, когда он еще «донашивал» отцовскую «Волгу», задумался и на перекрестке сильно стукнулся с другим авто. Сам был виноват.
Впоследствии я наблюдала, что он бывает разным за рулем. Он объезжал пробки по пыльной обочине, но не на большие расстояния; отказывался пустить кого-то без очереди в свой ряд; ругался на медленно едущего старичка; резко перестроился перед стоящим на красный свет грузовиком, вырулив едва ли не на пешеходный переход. Вся его манера вождения: неохотно, но умело; то излишне осторожно, то пылко, упрямо, порывисто; то осмотрительно, то невнимательно; то строго по правилам, то нарушая; с одной серьезной аварией и недлинным списком мелких инцидентов, – вся его манера вождения подтверждает мою теорию: как мужчина ведет себя за рулем, так и с женщинами. Если собрать статистику, наверное, число аварий у каждого совпадет с числом разводов и крупных разрывов…»
Ярослав не мог определить, чего ему хочется сильнее. То ли схватить Ксению на руки и подбрасывать в воздух с криками «Виват!» за ее такие точные и тонкие наблюдения, за то, что он после пятнадцати лет дружбы не сумел бы лучше описать поведение Григория и понять его характер, чем она – за каких-то несколько месяцев. То ли поколотить ее, наплевав, что женщина – за скрупулезную, занудную въедливость анализа там, где логика и расчет вообще не имеют права на существование, ведь должно говорить только женское сердце!
«Повез в Кунцево. Было около полуночи. Мама позвонила узнать: «Ты домой или как?» Я просила оставить дверь не на «собачке», чтобы открыть своими ключами. Он, весело: «Мама спрашивает, будешь ли ты ночевать дома?» Я промямлила, что-то про «собачку» и цепочку. И добавила, что никого не огорчит, если я буду ночевать не дома. Но он машину не развернул.
Думаю, полуосознанно он гениально доводил меня до той кондиции, когда я уже сама не просто соглашалась быть с ним, а стремилась к этому всем существом, всеми помыслами.