– Да? – удивился Костя. – А я с ней разговаривал! То есть… – Он почему-то смущенно опустил глаза и покраснел. – Ну да, не наяву. С ней можно и мысленно, если очень нужно.
И он замолчал, явно не настроенный продолжать.
Неожиданно у столика оказался Травкин с большим подносом, полным чашек.
– Я решил, что нам всем пригодится еще кофе!
Принялись расставлять угощение. Оказалось пять чашек.
– Тебе не многовато будет две? – встревожилась Ирина.
– Я не себе – Ксении.
– Надо отнести и помахать чашкой у нее перед носом, чтобы скорей проснулась и присоединилась к нам! – заявил Рогов.
– Она сегодня сделала самое важное дело. Пусть спит, – мягко улыбнулся Травкин.
И Наташа сильно усомнилась в его эзотерической девственности.
– Послушайте! – воскликнула она под влиянием новой идеи. – А что, если сама Оксана своим каким-нибудь там астральным телом принимала облик других женщин и… вот это все творила? От обиды, чтобы отомстить Измайлову?
– Оксана танцевала на уроке, когда Тангера высасывала жизнь из бедняги Николая, – возразил Виталий. – Я все время ее видел, она не исчезала. А тебя она ударила каблуком на милонге – сразу после танца именинника, когда Юшко только вошел во вкус танца с Тангерой. Я правильно понял твой рассказ?
– Да.
– Она каким-то образом впустила в наш мир эту тварь. Вот с чем я бы согласился!
– Я знаю каким! Она, наверное, хотела задобрить дух огня.
Наташу поразило, как раньше не вспомнила. И она подробно рассказала о шаманском обряде жертвы огню, совершенном Оксаной в староновогоднюю ночь.
Рассказ произвел впечатление. Его не обсуждали. Многозначительно покачали головами, и воцарилось задумчивое молчание.
– Итак, она родилась в огне камина в подвале «Витанго», – неожиданно подала голос молчаливая Ирина. – Каким образом она перемещалась с одной милонги на другую? Москва не маленькая. В ней блуждают люди, блуждают, говорят, и духи. Сколько рассказывают о сущностях, навсегда заплутавших в метро!
Травкин не поднял глаз, лицо стало непроницаемым. А Наташа подумала, что Ирина умеет задавать вопросы, достойные своего возлюбленного.
– А просто подсаживалась и ехала, – протянул Рогов и стал ждать, когда присутствующие попросят разъяснений.
Пришлось доставить ему такое удовольствие, и Виталий продолжал:
– Я уверен, чувствую, что со вчерашнего вечера она ехала на мне. Но показаться во всей красе могла только под музыку танго, под которую вышла на свет.
– Как ты почувствовал, что она подсела на тебя? – не унималась Ирина.
Виталий задумался и ответил уже неохотно:
– Мне попадались странные дорожные знаки. Таких не бывает. Я бы назвал: «знаки сопровождения». И вообще был в депрессии… Пакостно вспоминать. Забыть хочется.
– Прости, я больше не стану тебя теребить, – поспешила успокоить Ирина. – По крайней мере, пока мы все не успокоимся.
«Она, оказывается, с характером: упрямая!» – отметила про себя Наташа.
– Кофе остыл, – тихонько заметил Рогов, потрогав чашку Ксении.
И Наташе показалось, что все, так же как она, с завистью посмотрели на глубоко спящую.
* * *
До окончания милонги полтора часа, в чашках дымится крепкий кофе, течет бурный и переменчивый поток беседы. До окончания праздника надо успеть ответить на единственный вопрос: с кем ехать домой?
Домой – это именно домой! В свою квартиру, где мирно спят мама и папа, в родную ванную, в собственную уютную одинокую постель. Чтобы как следует выспаться, понежиться, прийти в себя. Но точки над «i» расставляются этой ночью. Кто повезет ее до дому, тот и останется в ее жизни… до конца дней? на ближайшие полгода? на следующие сутки? Виталий? Костя? Конечно, Костя! Или Виталий?
Долгожданное решение ниоткуда не приходило, не вытекало ни из каких соображений, и тело отказывалось делать выбор. А сердце, голос которого Ксения старалась расслышать сквозь мелодию «Кумпарситы», шептало давно знакомые, давно любимые, но казавшиеся прежде малопонятными стихи:
Так будет любовь недостойным и сирым,
А ежели сеять сквозь крупное сито,
То сколько замерзнет в пустынной ночи?
Ее раздарю, только, разум, молчи!
Не спрашивай меры и права, поскольку
Любовь не сверяется с картой морскою
И с планом, и верной тропой не идет,
И, может, умрет,
Когда солнце взойдет [7] .
«Кумпарсита» растворилась далеко вверху, под высоким потолком бывшего заводского цеха, а стихи остались на губах. Ксения заканчивала шептать:
И, может, умрет,
Когда солнце взойдет.
И принималась твердить сначала:
Так будет любовь…
– Слушаю тебя, Оксана!
Виталий сразу заглушил радио и продолжал одной рукой аккуратно направлять автомобиль по узкому проселочному шоссе.
– Я ни о чем не знала, – заявила Оксана решительно. – Я никому не желала зла настолько сильно! Поверь мне!
– Я-то здесь при чем?
Виталий для убедительности даже вздернул бровь, хотя девушка не могла его видеть.
– Мне среди ночи позвонил Валентин и злобно сказал, что ты уничтожил демона, которого я напустила ради мести на его фестиваль. Он рассказал о смертях. Я не знала!
Виталий пожал плечами.
– Я же тебе рассказал про Лео. Ты сказала, что не можешь его простить даже посмертно.
– Да, – смутилась собеседница. Помолчав, она продолжала: – В среду я пришла на урок и узнала про Рому. Я рыдала следующие три дня, понимаешь?!
– Я понял, что ты никому не желала ничего плохого, – ответил Виталий, не без тайного злорадства подпустив немного иронии.
– Я правда не колдовала! – взвилась Оксана.
– Я понял, – повторил Виталий еще спокойнее и двусмысленнее.
– Валентин напугал меня. Он сказал, что я, уходя, прокляла его и всех. – Голос Оксаны вдруг стал тихим и грустным. – Но я ничего такого не говорила. Я не произносила проклятий. Зачем бы я тогда пришла в среду? Знаешь, что такое приходить в проклятое место?!
– Ты сказала ему, – напомнил наблюдательный Виталий, – «от тебя уйдут все».
– Я имела в виду, что у него неправильная политика, что он не любит людей и не дорожит ими, что нельзя брать деньги и ничего не отдавать взамен.
– Ну, – усмехнулся Виталий, – что сказала – все твое.