— Вы в порядке, мадам? — прозвучал осторожный вопрос.
— Да, — сказала Мадлен, чуть помедлив, — вполне. — Она вновь бестрепетно глянула на воду, желая скорее себе, чем Роджеру, доказать, что это действительно так. — Но время позднее, а потому… доброй ночи.
— Вас разбудить перед Фивами?
— Да. Зайдите ко мне за час до прибытия, чтобы я успела принять должный вид.
Придет ли Фальке проститься? Сидя в каюте, она задавалась этим вопросом и в конце концов пришла к выводу, что нельзя пускать это дело на самотек. Придет, не придет, но письмо ему следовало отправить, тем более что Жан Марк обязался сыграть роль гонца. Мадлен промучилась над посланием три часа, однако дело не клеилось: ей удалось нацарапать лишь несколько маловразумительных строк. Махнув рукой, она повалилась на ложе, надеясь, что сон привнесет в ее мысли необходимую ясность. Но этого не произошло.
Когда Роджер постучал в ее дверь, она, досадливо морщась, надписывала конверт со вчерашней запиской. Крикнув слуге, что встает, Мадлен сбросила ночную рубашку и обтерла себя влажной губкой, прежде чем приступить к выбору утреннего наряда. Через четверть часа ее взгляд окончательно остановился на весьма элегантном платье из мягкой приглушенно-розовой кисеи с пышными рукавами, только-только входившими в моду. Волосы она закрепила свободным узлом, а вместо шляпки надела венок из мелких, вырезанных из разноцветного шелка цветов. Для защиты от солнца Мадлен прихватила легкий изящный зонтик и, выйдя на палубу, отметила с удовольствием, что брови Аральдо Уливьеро поползли, отражая его восхищение, вверх. Сдерживая улыбку, она подошла к молодому человеку.
— Благодарю, капитан. Я почти не чувствовала, что мы движемся, настолько мастерски вы управляете кораблем.
Уливьеро зарделся.
— Граф очень тщательно подбирал экипаж. Рад, что вы это оценили, мадам. — Он указал на прибрежные здания: — Мы пришвартуемся через полчаса, если, конечно, подходы к пристани не будут забиты другими судами.
— Я кое-что уже узнаю, — сказала Мадлен, ощущая укол ностальгии. — Этот город просто великолепен, красота его сводит с ума.
Она стояла на носу корабля, когда тот швартовался к причалу. Как только сходни коснулись пристани, по ним деловито сбежал Роджер, сопровождаемый группой матросов, и Мадлен сделалось горько, что ей нельзя отправиться вместе с ним и в последний раз приблизиться к древнему храму, с которым успела сродниться. Возможно, его воздвигали совсем не в честь Имхотепа, но она вдруг ощутила себя изгнанницей из Дома Жизни.
Роджер вернулся с первой повозкой и, пока матросы переправляли в трюм вещи, подошел к Мадлен, чтобы сообщить, как обстоят дела.
— Я вручил ваше письмо месье Пэю. Он обещал незамедлительно доставить его адресату. Еще он просил передать вам, что, несмотря на досужие разговоры, совершенно уверен в вашей непричастности к махинациям Бондиле и что ему удалось убедить в этом судью Нумаира.
— Удалось? — Мадлен досадливо вскинула бровь. — Конечно, я ему благодарна, но, думаю, в этом не было необходимости.
— Полагаю, месье Пэй так не считает. Похоже, он намерен и впредь отстаивать ваше доброе имя, хотя бы ради того, чтобы отвести подозрения от себя. — Роджер заметил, что собеседница побледнела. — Нет-нет, о том, что случилось в заброшенном доме, он, безусловно, не знает, а если бы и знал, то вряд ли предал бы дело огласке.
— Возможно, — сухо сказала Мадлен, пытаясь взять себя в руки. — Он собирается навестить нас?
— Передает свои сожаления, ссылается на дела. А по-моему, ему просто неловко здесь появляться. Я не стал бы, мадам, о том сильно печалиться. Месье Пэй, на мой взгляд, трусоват, хотя и выражает желание вести с вами переписку. — Роджер помолчал. — Мне пора возвращаться на виллу. Ваши слуги сбиваются с ног, чтобы нам помочь. Мне кажется, им не терпится убраться из дома.
— Моя репутация, должно быть, подмочена гораздо сильнее, чем я полагала, — с притворной беспечностью заметила Мадлен. — Что ж, в любом случае почти все эти добрые люди не одобряли моих действий и теперь вправе считать, что их худшие опасения оправдались. Я уверена, что среди них есть шпионы, следившие за мной за какую-то мзду. Тем больше причин со всем этим покончить. — Она бросила взгляд на пустую повозку. — Если сочтете нужным, поблагодарите их от меня.
— Конечно, мадам, — поклонился Роджер и побежал к сходням Мадлен отошла в сторону, чтобы дать дорогу матросам, а потом медленно побрела в носовую часть корабля, изредка останавливаясь и поглядывая на пристань. Она не желала признаваться себе, чего ждет, но ожидание томило ее.
День шел своим чередом, почти все вещи Мадлен успели переправить на борт «Эклипса», когда возле сходней появился молодой египтянин и вручил одному из матросов письмо, сказав, что оно адресовано женщине-европейке. Он исчез, прежде чем матрос успел выполнить поручение. Мадлен взяла аккуратно сложенный вчетверо лист бумаги и нетерпеливым движением сломала печать.
Прочитав послание, она опустила голову и замерла, уставясь в одну точку. Листок продолжал белеть в ее застывшей руке.
— Фальке? — спросил Роджер, останавливаясь у нее за спиной.
— Да, — ответила она, не оборачиваясь.
— Он придет? — Роджер переступил с ноги на ногу.
— Нет.
Слуга помолчал.
— Он объяснил почему?
Мадлен пожала плечами и отпустила листок. Тот поднялся в воздух и полетел над рекой, словно бумажная птица, спешащая к своему неведомому гнезду.
— Все ваши вещи погружены, — сообщил, кашлянув, Роджер. — Капитан Уливьеро велел экипажу занять положенные места.
— Прекрасно, — отрешенно отозвалась Мадлен, потеряв письмо из виду.
— Так мы отходим? — голос слуги был полон сочувствия.
— Да, — сказала Мадлен. — Каир, затем Крит.
Она отошла от борта и направилась в нос корабля.
В закатных лучах белоснежный красавец-клипер порозовел а фиалковые глаза единственной его пассажирки предательски заблестели. Словно от слез. Но это были всего лишь блики заходящего солнца.
Паруса развернулись и поймали первые дуновения вечернего бриза. Скоро ветер наполнил их и потянул «Эклипс» на середину реки. Через минуту стремительное течение подхватило его и понесло прочь — от загадочных фиванских руин к далекому морю.
* * *
Письмо Ямута Омата к Жану Марку Пэю в Фивы.
«Уважаемый мэтр Пэй! Позвольте поздравить вас с повышением: теперь вы возглавляете лучшую экспедицию в Фивах. Примите мои поздравления и по поводу увеличения числа ваших сотрудников. Я уверен, что пять новых специалистов помогут вам еще дальше продвинуться в благородном деле изучения прошлого нашей страны. Все это неопровержимо свидетельствует, что ваши трения с университетским начальством улажены, и что вы опять на хорошем счету.
Безмерно скорблю по поводу вероломства вашей невесты, однако не могу не заметить, что женщина есть женщина — она была и останется слабым, капризным и взбалмошным существом. Собственные тщеславие, суетность и скудоумие не позволяют ей по достоинству оценить мужскую любовь. Вы поражаетесь, с какой легкостью избранница вашею сердца предала ваше к ней чувство, как только ее поманили богатством и прочностью положения, но, подумайте сами, поддаются ли пониманию подобные вещи? Я, впрочем, разделяю ваше недоумение, ведь мне самому предстоит еще выяснить, почему моя дочь убежала с убийцами профессора Бондиле. Следствие полагает, что это именно так, но я теряюсь в догадках. Что на нее вдруг нашло? Как решилась она на подобный поступок, особенно после всего, что эти негодяи творили с покойным? Как отец я страшусь за ее будущее, но как глава большого семейства презираю и проклинаю блудницу, поддавшуюся самым низменным и пагубным чувствам. В моем доме для нее места нет. Советую и вам выбросить из сердца свою нареченную, оказавшуюся бессовестной вертихвосткой. Считайте, что вам еще повезло. Ведь вы узнали о ней всю правду до свадьбы, после которой, можно не сомневаться, она очень скоро наградила бы вас рогами ради какой-нибудь безделушки или приглашения на престижный концерт.