Как просто было бы теперь солгать ему, внутреннее усмехнулась Мадлен. Он сам сочинил за нее весьма приемлемую легенду. Она покачала головой.
— Я не монашка, Троубридж, и тем более не в бегах.
— Но ведь французы посылали монахинь на гильотину?
— Посылали, но лишались голов не только монахини. Там смешалась кровь всех сословий.
Какое-то время Троубридж шел молча, потом сказал:
— Вас, кажется, ждут коллеги?
Мадлен кивнула, радуясь возможности переключить разговор на другое.
— Да, вы правы. Профессор Бондиле велел нам собраться у него после мессы.
— Так вы ходите к мессе? — удивленно спросил англичанин.
— У меня в доме, как вы знаете, проживает монах. Каждое утро он проводит коптскую службу, — пояснила Мадлен, не уточняя, что присоединяется к копту не часто.
Троубридж закивал.
— Должно быть, это занятно.
— Отчего же? — спросила она, приготовляясь усесться в седло.
— Ну… коптов ведь в полном смысле нельзя считать христианами. Такими, как вы и как я. Я, впрочем, ничего против них не имею. — Он похлопал по шее своего жеребца и предложил — Позвольте мне подсадить вас.
Мадлен уже сидела в седле и оправляла юбки.
— Не беспокойтесь, — улыбнулась она. — Я научилась ездить верхом так давно, что вы не можете себе и представить.
— Не сомневаюсь, — ответил Троубридж, с удивительной для его тучности легкостью взлетая в седло. — Сегодня мы устраиваем что-то вроде пирушки. Приходите, если будет настроение. Обещаю пунш, рождественские песни и тому подобные развлечения. — Он рассмеялся, оглядывая ее. — Я был бы счастлив вас видеть.
Мадлен покачала головой.
— Лучше мне посидеть дома. Наш мэтр не любит, когда мы ходим туда, куда его не зовут. — Она нетерпеливо махнула рукой. — Но если захотите проехаться, например послезавтра, я буду вас ждать.
— Я буду у вас на рассвете, — живо откликнулся Троубридж.
— Отлично, — кивнула Мадлен, разворачивая кобылу и пуская ее трусцой по пыльной дороге. — Знаете, я вдруг поняла, почему это утро не навевает рождественских настроений, — сказала она через какое-то время.
— Потому что тут жарко и сухо? — предположил Троубридж.
— Нет. Потому что не слышно колоколов, — возразила Мадлен. Лицо ее стало задумчивым. — Мне так не хватает их перезвона.
Троубридж перевел своего жеребца на шаг.
— Вы правы.
Его круглая физиономия внезапно стала серьезной, и Мадлен вдруг подумалось, что к старости все ангельски-простодушное из нее выветрится и ее спутник, скорее всего, будет походить на бульдога.
— Один из моих кузенов, — продолжал между тем Троубридж, — у меня, кстати, их много, — приходский священник. Из тех, что предпочитают портвейн и охоту чтению Библии. Интересно, что бы он на все это сказал? — Молодой англичанин широким жестом указал на величественные развалины, потом махнул рукой в сторону низеньких деревенские построек, столь же серых и неприглядных, что и далекие скалы.
Мадлен тоже придержала кобылу.
— Сказал бы, что охота здесь скудная.
Юноша весело рассмеялся.
— Это нужно запомнить. Чтобы ввернуть при случае дома. — Он нахмурился. — Мне не хочется уезжать. Иногда глядишь на эту пустыню — и накатывает такое желание в ней раствориться, что чуть не плачешь. А потом вспоминаешь, как жарко там и безлюдно, и понимаешь, что Англия хороша.
Мадлен тоже рассмеялась, но с легкой грустинкой, ибо они уже приближались к дому профессора Бондиле.
— Да, если выбирать из двух зол, то Англия гораздо приятнее, — сказала она.
— Я тоже так думаю, — ответил Троубридж, отжимая своего жеребца в сторону, чтобы дать дорогу тележке, влекомой понурым ослом.
Доехав до места, они, не сговариваясь, натянули поводья.
— Очень любезно, что вы согласились проехаться со мной, Троубридж.
— Для меня это было большим удовольствием, — ответил англичанин и с поклоном прибавил — Просто огромным, мадам.
Мадлен дернула за веревку звонка.
— Мне тоже нравятся наши прогулки. — Она соскользнула на землю и посмотрела на спутника снизу вверх. — Значит, встретимся послезавтра?
— На рассвете, — кивнул Троубридж и пустил лошадь вскачь. А за спиной Мадлен заскрипели ворота.
Бондиле поджидал ее, стоя в дверях. В сандалиях и свободном египетском балахоне он смотрелся весьма импозантно, и о его принадлежности к католической церкви напоминал лишь висящий на шее крест.
— Наконец-то. Вы первая.
— Счастливого Рождества, — поприветствовала мэтра Мадлен, отмечая, что местный наряд сидит на нем много естественнее, чем на других европейцах.
— И вам того же, мадам. — Улыбка хозяина была скорее широкой, чем добросердечной. — Входите, входите. Завтрак почти готов. Может быть, вы сегодня измените своему аскетизму? — Бондиле отошел в сторону, с поклоном пропуская ее в дом.
— Благодарю, но я в такой час за стол не сажусь, — механически сказала Мадлен, прибегая к навязшей в зубах отговорке.
— Интересно, в какой же все-таки час вы садитесь за стол? — не удержавшись, съязвил Бондиле, но тут же сменил тон: — Де ла Нуа и Анже скоро прибудут. Жан Марк передал с посыльным, что они с Лаплатом задерживаются на рождественской мессе. — Он ввел гостью в гостиную, отделанную в египетском стиле. — Если нам что-то понадобится, мы за ними пошлем. Прошу вас, мадам, устраивайтесь поудобней.
— Я бы хотела взглянуть на вчерашние эскизы Анже, — сказала Мадлен. — По дороге сюда я осмотрела стены еще раз. Мне кажется, он мог упустить кое-какие детали. — Она подошла к одинокому французскому креслу в углу и с непринужденной грацией села. — Простите, профессор, на мне не тот костюм, чтобы возлежать на тахте.
— Здесь вы свободно можете называть меня Аленом. — Бондиле подошел к столу, чтобы налить себе кофе. — Я так понимаю, что предлагать вам чашечку бесполезно?
— Разве только из вежливости, — прозвучало в ответ.
— Я выкроил время, чтобы просмотреть ваши заметки, — сказал, устраиваясь на тахте Бондиле. — Значит, вы полагаете, что декоративные бордюры на самом деле являются текстами? Довольно интересная мысль. Хотелось бы знать, чем вы ее подкрепляете. Давайте обсудим это как-нибудь вечерком. — Он хищно осклабился. — Место встречи можете выбрать сами.
— Любое место, где все соберутся, устроит меня, — спокойно отвечала Мадлен.
— Но в ваших последних теориях столько противоречий, что неминуемо вспыхнет спор, который ничего нам не даст. Вы заупрямитесь, ребята раскипятятся — и я опять не смогу уловить, что к чему. Иное дело — спокойная обстановка, где никто и ничто не мешает достичь взаимопонимания. — Его слова висли в воздухе, словно гири. — Я хочу лишь иметь возможность по достоинству оценить вас. — Улыбка профессора сделалась приторно-сладкой. — Мадам, ну что для вас стоит какой-нибудь час? Подарите его мне — и мы отлично поладим.