Несмотря на столь недостойное поведение своего брата, тетушка Клеменс трижды виделась с ним (они запирались в гостиной), но в конце концов была вынуждена признать, что не в ее силах что-либо изменить. Мы обе с ней долго плакали и даже однажды вечером обсудили возможность моего побега из дома с дальнейшей попыткой устроиться на идущий в Египет корабль, но после длительных дебатов отвергли этот безумный план, решив спуститься с небес на землю. Я ведь ни разу нигде, кроме Италии, не бывала и непременно пропала бы в чужой стороне.
Впоследствии оказалось, что кое-что из наших бесед тетушка Клеменс передавала кузену, умоляя того найти выход из сложившейся ситуации. В результате Жорж сделал мне предложение, и на самых благоприятных условиях, в чем ты сможешь сейчас убедиться сам. Он заверил отца, что любое наследство, которое тот пожелает мне выделить, будет считаться трастовым фондом для наших детей. Правда, кузен с большой твердостью отклонил требование старика поменять свое имя на Магазэн, сочтя это неприемлемым, ведь его род древнее, чем наш. Да и действительно, с какой стати ему жертвовать своей знатностью в угоду кому-то, пусть даже и своему будущему тестю? Скажи, разве я не права?
Права, впрочем, я или нет, не так уж и важно, ведь ты, я знаю, теперь станешь обо мне думать как о легкомысленной, ненадежной особе, заслуживающей только презрения. Однако, надеюсь, ты все же учтешь обстановку, сложившуюся вокруг меня. Перспектива выйти за ровесника собственного родителя совсем мне не нравилась, а тебе пока что не удалось добиться известности, могущей поспособствовать нашему браку. Возможно, я еще пожалею о своем решении, когда к тебе придет слава, но что же мне было делать в столь бедственной ситуации, как не обратить свои взоры на Жоржа, ибо угроза стать нищенкой без приюта и каких-либо средств к существованию весьма испугала меня. Я приняла его предложение, не ища каких-либо выгод, а руководствуясь той неизменной привязанностью к нему, какая нас связывала еще в детстве. Действительно, мне теперь предстоит подняться на более высокую ступеньку парижского общества, но на ту же ступеньку мог возвести меня и приятель отца, так что мой выбор определяла совсем не практичность, какую сейчас можно встретить везде.
Хочу также отметить, что мы с Жоржем хорошо понимаем друг друга. То, что я к нему испытываю, совсем не похоже на мою страстную тягу к тебе, но я начинаю подозревать, что такая тяга — опасная вещь. Из тех, о каких неустанно предупреждает нас Церковь. Страсти толкают людей к греху, а в браке доставляют одни лишь страдания. Подобных примеров вокруг очень много. Когда я думаю о тебе, душа моя стонет, однако со временем боль затихнет, воспоминания поблекнут и все пойдет своим чередом. Уверена, Жорж будет заботиться обо мне, зная, что я не примусь возражать против его уходов в мужские компании. А он, в свою очередь, обещает умерить свои притязания на меня, как только у нас появятся двое детей, что нас обоих очень устраивает. Жорж — блестящая партия, даже отец с этим согласен, и я собираюсь воспользоваться всеми преимуществами супружества с ним. Парижская жизнь меня кое-чему научила: я пришла к выводу, что женщина должна сама заботиться о своих интересах, не уповая на милости со стороны своего мужа или отца.
Воспоминания о тебе и о нашей любви будут самыми дорогими сокровищами в той кладовой, куда может заглядывать одна лишь душа. Жорж настолько добр, что разрешает мне оставить у себя твое ожерелье, а также твои письма и говорит, что ты обязательно должен нас навестить, когда вернешься в Париж. Он готов помочь тебе найти подходящее место, пока ты не присоединишься к другой египетской экспедиции, ведь страна пирамид, насколько я знаю, не отпускает надолго тех, кто там побывал.
Если ты найдешь в себе силы простить меня, я стану благословлять твое имя. Нет предела моему раскаянию, оно будет вечно мучить меня. Если тебя утешит сознание, что мое сердце разбито, знай, так это и есть.
Наша свадьба назначена на 19 октября и пройдет здесь, в Пуатье. Отец говорит, что это будет самое пышное торжество со дня свержения императора. Несмотря на всю боль, что я тебе причинила, верь, для тебя всегда найдется место в душе, которая все еще плачет.
С прискорбием,
Онорин.
24 апреля, Пуатье».
Они скакали уже около часа, и жара начинала давить их своей огромной ладонью. Скалы звенели от топота лошадиных копыт. Дорожная колея, пробитая в неровной, потрескавшейся земле, была покрыта рытвинами и камнями.
— Пожалуй, нам пора сбавить ход! — прокричал Троубридж. — Уилкинсон где-то рядом. — Он был красен как рак и обливался потом, но улыбался. — Как славно, мадам, что вы посвятили мне часть своего утра.
— Это лишь ваша заслуга, — засмеялась Мадлен. — Подумайте сами, могла ли я отказаться от прогулки на западный берег реки? — Она перевела взмыленную кобылу на шаг и оглядела очередного колосса. — Сколько же сил в него вложено! А зачем? Скажите мне, Троубридж для чего все это делалось, а? Из каких таких побуждений?
— Из тщеславия, — не задумываясь, откликнулся англичанин. — Чтобы произвести впечатление. Желание пустить пыль в глаза заложено в человека природой. — Он прокашлялся и махнул рукой в тонкой перчатке в сторону скал. — Там немало подобных штуковин.
— А еще больше их под землей, — сказала Мадлен, хмурясь. Шапочка с дерзким гусарским околышем очень ей шла.
Троубридж подвел своего гнедого к чалой кобыле спутницы.
— Вас что-то тревожит, мадам?
— Чепуха, не стоит внимания. — Всадница усмехнулась. — Я просто думаю, сколько всего непознанного вокруг, а времени катастрофически не хватает.
— Вы так и не пришли с профессором Бондиле к компромиссу?
— Нет, — покачала головой Мадлен.
— Надо же. А он вроде бы держится дружелюбно. — Англичанин потупился, пряча глаза.
Мадлен тихо рассмеялась.
— Ни о каком дружелюбии между нами речи уже быть не может, — сказала она. — Он хочет, чтобы я уехала. Наверное, я так и поступлю. Бондиле имеет влияние на Омата, к тому прислушивается судья Нумаир. Они меня выживут, можно не сомневаться. — Всадница чуть привстала в седле и, прищурившись, устремила взгляд вдаль — туда, где каньон делал изгиб. — Разве здесь проводят раскопки?
— Насколько я знаю, лишь пробные, — ответил Троубридж и добавил: — Кто-то из землекопов сказал, что в этих скалах укрыта большая гробница…
— Но где она расположена, он не знает, — закончила фразу Мадлен. — Мне много раз приходилось выслушивать подобные басни. — Она пустила кобылу рысью, углубляясь в каньон. Не в этих ли скалах много веков назад бросили ту несчастную, о которой писал Сен-Жермен? Бедняжку осудили на смерть под палящим солнцем. Жуткое дело и жуткое место. Как ее звали? Хесентатон, вспомнила Мадлен и, радуясь цепкости своей памяти, повторила:
— Да, так и есть — Хесентатон.
— Простите? — сказал Троубридж, округлив поросячьи глазки. — Хесентатон? Что это значит?