На другой день, когда за ним никто не наблюдал, Приск внимательно разглядел подаренную Флорис монету. Была она золотой, но странной чеканки — на одной стороне изображен был римский консул, два ликтора шествовали впереди и позади него. Подписано же было — «Козон» греческими буквами. Какое отношение Козон имел к римскому консулу и этой, возможно, римской монете, центурион не ведал. Подле имени Козон слева виднелась латинская буква «В» и еще одна — какая — не разобрать. На другой стороне изображен был орел, сидящий на скипетре. В одной из лап гордая птица сжимала венок. Приск еще раз внимательно оглядел монету. Или все же здешняя чеканка?
Центурион хотел показать Лонгину монету, но потом передумал. Он и про встречу с Флорис ничего не сказал.
Посему изумился, когда легат спросил его вечером:
— Значит, отыскал девицу…
Приск молчал, ожидая, что последует дальше.
— Ты давно искал свояченицу по имени Флорис, — напомнил легат о первой их встрече. — А сегодня одну женщину так окликнули ее спутницы. Именно ту, с которой ты достаточно долго беседовал.
Ну да, конечно, сидя на террасе, легат отлично их видел, хотя и не слышал разговор.
— Долго? — переспросил ошарашенный Приск, пытаясь сообразить, не подверг ли он Флорис опасности.
— Она сможет нам помочь? — продолжил свой допрос легат.
— Не знаю… ей скоро рожать.
— Не так уж и скоро — месяца через два, судя по тому, как она ходит.
Приск вдруг разозлился. Право же, легат сам потребовал, чтобы они залезли в эту дурацкую ловушку, а теперь хочет использовать несчастную девчонку, которую они, солдаты Рима, не защитили от унижений и плена.
— Рисковать ее жизнью не буду, — заявил Приск.
— И не надо. Но кое-что она для нас может сделать, не так ли? — Что-то вкрадчивое, липкое, обволакивающее появилось в голосе Лонгина, и Приск отвернулся, чтобы скрыть гримасу отвращения. Он не хотел втягивать Флорис в опасное предприятие, но понимал, что вынужден будет это сделать. Без ее помощи, хотя бы минимальной, им отсюда не выбраться.
— Говорят, женщины у даков отчаяннее мужчин, — принялся рассуждать тем временем Асклепий. — Что у даков, что у роксоланов, ни одна не выйдет замуж, прежде чем не убьет какого-нибудь мужчину из врагов. Спросить надо будет милую Флорис — кого убила она, дака или римлянина, кто теперь ей за врага?
— Старые басни, — фыркнул Приск. — Наверняка такого обычая давно уже нет, канул в Лету.
— А вот и есть, — засмеялся Асклепий, — нарочно спрашивал у здешних. Говорят, зимой собираются несколько ватаг да оправляются либо к языгам, либо в Паннонию, либо в Мезию — нарочно искать девкам поживу — чтоб отведали они крови. Говорят, после этого у здешних амазонок рождаются смелые воины. Право же стоит узнать — так ли свободны в нравах дакийские девицы, как у фракийцев на юге: те могут до свадьбы жить с кем пожелают и только после свадьбы честь свою строго блюдут.
— Тебе даки яйца не отрезали за весь твой интерес? — поинтересовался Приск.
— Вроде как на месте, — похлопал себя по низу живота Асклепий. — Вот только житья спокойного не дают. Ты бы попросил своего приятеля-дака, чтобы прислал нам парочку девок на забаву.
После того как Лонгин пошел на поправку, вольноотпущенник сделался необыкновенно нагл и развязен, как будто опасность уже миновала, и единственным их спасителем был именно он, Асклепий.
Центурион же пока не видел из сложившейся ситуации никакого выхода.
* * *
Вскоре Лонгин смог более или менее самостоятельно передвигаться по дому и даже начал устраивать небольшие прогулки. Охранники следили за ним вполглаза — куда может удрать изувеченный болезнью немолодой человек в этих местах да еще зимой? Лицо легата, еще недавно гладкое, румяное, теперь посерело, полнота сохранилась, но из плотной, здоровой сделалась отечной, стариковски-дряхлой.
— Ты посчитал, сколько человек живет за восточными воротами? — спросил Лонгин у Приска во время очередной прогулки, которая для легата заключалась в нескольких шагах близ дома — при этом легат непременно опирался на палку и на руку молодого центуриона.
— Я видел однажды, как из ворот вышли два раза по двенадцать новобранцев с командирами и столько же опытных коматов. Там наверняка живет немало народу. Хотя сейчас не больше пяти сотен, — ответил Приск.
— Почему так решил?
— Полагаю, за стеной еще одна крепость — больше этой. Как в Блидару. Но людей там сейчас немного: хлеб для них пекут вон в той печи! — Приск едва заметно повел в сторону пекарни подбородком. — По утрам уносят в корзинах. Я сосчитал корзины. Едят даки наверняка примерно столько же, сколько наши легионеры. Значит — их там не более пятисот человек.
— Неплохо, центурион… неплохо. Не зря тебе дали чин в таком юном возрасте вопреки обычаю. А что у южной стены? Разглядел?
— Там монетный двор. Чеканят монеты.
— Римские денарии?
— Именно. Рысь как-то хвастался царским подарком. Забавно. Как я понял, царь не платит своим воинам — он их одаривает. Когда захочет.
— К стене подходил вплотную?
— Стена была разрушена, теперь ее строят наново.
— Хотели сначала соблюсти договор, но быстро передумали? — Лонгин дернул ртом, что должно было обозначить улыбку.
— Вроде того. Но, как я понимаю, сверху кладка тонкая, из известняка, без промежуточной набивки — потому как не успевают утрамбовать… Известняка же у них вдоволь — подтащили по снегу из других мест.
— Не успевают утрамбовать… — Лонгин вцепился в это замечание центуриона, как волк в кусок сочного мяса. — До чего не успевают? До лета? До начала войны?
В этот момент Приск увидел Флорис, что шла с тремя женщинами к дому пленных. Женщины несли обычные дары: хлеб, молоко и сыр.
— А вот и местные красотки, — сказал Приск громко. Как он подозревал, оба охранника неплохо понимали римлян, так что речь предназначалась скорее для даков, нежели для Лонгина. — Правда, все они тут большие скромницы, почти что ничего не говорят, но как смотрят!
Как только женщины очутились рядом, Приск тут же направился к Флорис.
— У тебя самое вкусное молоко… — заговорил он намеренно громко.
— Сломай завтра утром одну из кроватей… — ответила она тихо. — Пришлют Марка починить, — продолжала Флорис. — Придумай, как с ним поговорить.
— И сыр наивкуснейший… А можно тебя поцеловать?
— Он поможет…
Свояченица спешно отвернулась и подошла к другим женщинам, делая вид, что обижена бесцеремонностью Приска. А он вернулся к Лонгину.
— Я же сказал: нам надо совсем немного… — хитро прищурился легат.
* * *
После обеда центурион тренировался с Рысью. Настроение было самое что ни на есть радостное. Надежда, что изувеченный фабр поможет им выбраться из ловушки, быстро превратилась в уверенность.