За то время, что они не виделись, Филон осунулся и похудел. И немудрено: очередная ссора с заносчивым Аполлодором перекрыла для него все радужные перспективы, и разработанный проект грандиозного храма вместе с деревянной моделькой был выброшен на помойку — в самом прямом смысле слова.
— Драгоценный ты мой, — отвечал грек. — А чем занят ты?
— Прежде — штурмовал Пятре Рошие. Но, как видишь, вернулся. И вернулся с победой. На Красной скале теперь наш гарнизон.
— Говорили, что крепость эта неприступна.
— Любую крепость защищают люди. А на Красной скале их оказалось слишком мало — понадеялись даки на ее хваленую неприступность.
— Не похоже, что у Децебала так уж мало людей, — Филон смотрел на Адриана снизу вверх глазами преданного пса. — Как тебе недавняя битва?
— Битва как битва — много трупов, теперь похоронная команда день и ночь сжигает тела.
Филон шмыгнул носом — воняло в самом деле мерзко.
— А где твой легион стоит?
Адриан махнул неопределенно вдаль.
— Далековато. Топать до цели далеко. Прямо беда, — заметил Филон.
— Почему бы тебе не сделать машину, способную прогрызать туннели в горах? — зло спросил Адриан, задетый замечанием механика-грека за живое.
— Для такой машины потребно наитвердейшее железо, сиятельный, — вздохнул в ответ Филон. — А такого железа у нас нет. Правда, говорят, среди германских кузнецов… — тут же увлекся своими фантазиями грек.
— Это была шутка, Филон! — Адриан уже повернулся, чтобы идти дальше. Под мышкой он держал таблички, в которых были зарисованы чертежи необходимых платформ — чтобы установить близ Сармизегетузы машины и штурмовые башни.
Правда, ему самому план с деревянными башнями не нравился: слишком высокие, неустойчивые. Да и даки не так глупы, сразу поймут что к чему, наверняка устроят вылазку, либо опрокинут, либо сожгут римских монстров. Поначалу Траян рассчитывал устроить насыпь, как когда-то это сделал Веспасиан при осаде Масады в Иудейскую войну. Но здесь не пустыня — песок не натащишь мешками, камень надо ломать — и для такой насыпи пришлось бы ломать его до самого снега: тут Адриан не поленился, сделал на восковых табличках нехитрый расчет да показал дядюшке на совете. Поскольку из вояк серьезным математиком был только легат Первого легиона, Траян никак расчеты проверить не мог, потому просто поглядел, поморщился да разровнял плоским наконечником стиля Адриановы записи.
— Но одну машину я сделал, сиятельный, — пробормотал Филон в спину Адриана.
Легат обернулся.
— Опять гигантская баллиста? — спросил с издевкой.
— Не совсем. — Филон хитро прищурился. — Не желаешь взглянуть?
— Желаю, — отозвался Адриан и вернулся назад.
— Машина стоит в лагере Четвертого легиона. Но легат обсмеял мои усилия и пообещал разобрать мою красотку на дрова.
— Красотку? Она в самом деле красива?
— Божественная малышка! — Филон причмокнул, будто речь шла о женщине. — Ты не забудешь ее до конца своих дней, драгоценный!
— Мне уже хочется на нее посмотреть. Не обмани меня, Филон!
Зенон подвел коня Адриану, легат легко вскочил в седло, а грека вольноотпущенник посадил позади себя на кобылу. Ехали неспешно — дорога при всем старании фабров получалась неровная, к тому же навстречу все время шли либо центурии легионеров, спешащих с топорами на рубку леса, либо катились повозки. Прошедший поутру дождь сделал дорогу скользкой, как пол в термах.
— Признайся, хитрец, ты попросту хочешь удрать со стройки, — сказал Адриан.
— Нет, драгоценный… Нет и нет. Я хочу порадовать твое сердце.
— Ты не девица, чтобы радовать мое сердце.
— Но ты же истинный архитектор и математик, Адриан! — беззастенчиво подольстился Филон. — Для тебя увидеть прекрасное создание механики — наслаждение.
Адриан не выдержал, покачал головой и улыбнулся: Филон знал, как завоевать симпатии молодого легата.
* * *
Встать возле Сармизегетузы единым лагерем римляне не смогли, даже если бы захотели. Не то что лагерь легиона — порой одну когорту редко удавалось разместить на подходящей террасе. Зато огораживать приходилось всего лишь один склон, самый пологий. Остальные обычно были столь круты, что забраться на них не под силу было не только римлянам, но и дакам. Четвертый Флавиев Счастливый легион встал на террасах вокруг небольшой дакийской крепости: в самой крепости устроили преторий лагеря, а когорты расположились лагерем вокруг на дакийских жилых террасах, образуя что-то вроде грибницы. У фабров имелась своя такая терраса. Сейчас она почти полностью обезлюдела — только несколько караульных стерегли палатки да мастерские — и еще два контуберния фабров, сменившихся с ночных работ, спали в кожаных, весьма уже потрепанных в походе палатках. Несколько рабов (не даков, разумеется, а уже приученных к неволе сирийцев) пекли на временной кухне хлеб да варили кашу: измотанные работой фабры должны были вот-вот пожаловать на обед и отдых. Здесь же грелась в больших котлах вода: мыться холодной водой в этих местах отваживались немногие.
Филон тут же потрусил к небольшой площадке на краю террасы. Нечто огромное, укрытое кожами, стояло за палатками фабров.
— Вот! — Филон, казалось, сам изумлялся громадности сооруженного монстра.
Двое фабров, повинуясь жесту Адриана, сняли с машины кожи.
То, что увидел Адриан, не поддавалось описанию. Больше всего это походило на подъемный кран, поставленный на обитые металлом колеса. Меж колесами торчали железные зубья, сейчас вбитые в грунт, — что-то вроде тормозов, которыми машина должна была вгрызаться в горную породу. Сверху же на особой платформе пристроен был механизм, но только не с ложем для копья или камня, а с огромной бочкой. Из бочки торчало нечто, похожее на поршень помпы. Машина не походила ни на одну, виденную до той поры Адрианом. А повидал он их немало.
— И зачем бочка? — обалдело спросил Адриан.
— Бочка — это самая важная часть конструкции, — торопливо сообщил Филон шепотом, привстав на цыпочках, чтобы быть поближе к Адрианову уху — будто опасался, что стоявшие вокруг фабры услышат его тайну. — В бочках — горючая смесь. Поршень такой, как в помпах Герона, что я строил для моста этого жулика Аполлодора, когда мы откачивали воду, а он прохаживался взад и вперед да размахивал своими короткими жирными ручками…
Филон задохнулся от ненависти, а Адриан улыбнулся. Уж в чем в чем, а в одном они с Филоном были полностью солидарны — в своей ненависти к Аполлодору. Мстительный Адриан не мог позабыть оскорблений, которые всякий раз наносил ему Аполлодор, высмеивая его архитектурные проекты, именуя их тыквами за страсть императорского племянника к куполам.
Адриан замотал головой, прогоняя обидные воспоминания.
— Ну так что делает твоя машина, рассказывай!