– Я поклялся перед богами, ярл, что этот человек умрет от моей руки! – не выдержал Рорик. – Я ведь уже говорил тебе и всем остальным – я могу выплатить за него виру золотом и серебром. Отдай его мне, и остров получит такую цену, какую назначит! Остров не прогадает, расставшись с этим предателем, я уже обещал это!

– А я уже говорил – остров не торгует жизнями воинов! Я поступаю согласно нашим обычаям и впредь буду поступать так же! – тоже повысил голос Хаки Суровый. – Вы, ярлы фиордов, придаете слишком большое значение своему золоту и серебру, а от этого забывается доблесть! Именно для того, чтобы дети Одина не забывали о чести за своим богатством существует на земле братство Миствельда! Или ты, конунг, не знаешь об этом?!

– Меня не нужно учить доблести, ярл Хаки, я никогда не забываю о ней!

Их взгляды скрестились, как мечи в бою. Показалось, даже искры высекли, словно на самом деле ударились друг о друга. Видимо, не в первый раз за сегодня, догадался Сьевнар.

Ах да, они уже говорили до его прихода, сообразил он. Вот об этом, видимо, и говорили: конунг Рорик пытался торговаться с братством за его жизнь… То-то Хаки так разозлился, и остальные братья хмурятся и крутят усы.

Он знал, многие прибрежные ярлы недолюбливают островное братство за его независимость. Впрочем, независимость, подкрепленная силой, – это уже свобода! – так говорят.

Сьевнар еще не понимал, что его ждет, какое такое дыхание великана ему предстоит испытать этой ночью, но ясно было одно – любое испытание для него лучше, чем злоба неистового Рорика. Кровная месть и клятва богам – даже поединка на равном оружии ему больше не дождаться от своего бывшего ярла. Стоит попасть ему в руки – и смерть будет тяжелой и унизительной.

Конунг Рорик отступил первым. Отвел глаза от морщинистого лица Сурового.

– Хорошо! – жестко сказал, словно подытожил что-то для себя. – Пусть будет, так как ты решил. Пусть боги рассудят… Я могу остаться на острове до окончания испытания? Или мне нужно уйти? Что говорят об этом ваши обычаи, ярл Хаки? – желчно спросил он.

– Законы гостеприимства везде одинаковы. Знаменитый конунг Рорик Неистовый может оставаться на острове, пока ему не надоест здесь, – ровно откликнулся ярл Миствельда.

– Я благодарю тебя! Я уже оценил гостеприимство братства! – поблагодарил Рорик.

Не нужно было вслушиваться в слова, чтобы понять их второй смысл. Угроза прозвучала в самих интонациях голоса…

4

Осклизлая деревянная дверь захлопнулась за Сьевнаром, жалобно взвизгнув ржавыми петлями. Лязгнул снаружи массивный засов. Было слышно, как воины, проводившие его, уходят, негромко переговариваясь.

Подземелье великана, как называли его братья, располагалось на другом конце острова, вдали от Медвежьей Спины и бухты деревянных коней. Тропа, вырубленная в камнях, спускалась к прибрежным камням, за которыми оказался вход в пещеру. Его закрывала старая деревянная дверь с наружным засовом.

В этой пещере он должен провести ночь и выйти оттуда живым – это все, что Сьевнар знал о предстоящем испытании. Что за вздох великана, с кем или с чем ему предстоит сражаться, он так и не понял. Да и сражаться ли? Как обычно, на поясе у него оставался меч, но кольчугу и другие доспехи островитяне брать отсоветовали. Сказали коротко – не понадобится…

Некоторое время Сьевнар постоял у двери, привыкая глазами.

Мрак в подземелье был кромешным и настороженным. Сьевнар крепко зажмурил глаза, потом снова открыл их – нет, все равно ничего не видно, ни огонька, ни проблеска…

Вот звуки он хорошо слышал, как будто где-то неподалеку капала вода. Четко, размеренно, словно отсчитывая мгновения…

Сьевнар еще постоял, не снимая руки с рукояти меча. Казалось – кто-то выскочит сейчас из мрака, кинется на него. Но все спокойно, только слышно, как где-то капает вода.

Похоже, здесь действительно никого нет, решил он.

Еще немного обвыкнувшись, Сьевнар прошел пещеру из конца в конец, щупая руками перед собой. Обнаружил, что она не так уж и велика – шагов пятьдесят в длину и десять в ширину. Стены – неровные, под ноги подвертывались скользкие камни. Глаза по-прежнему почти ничего не видели.

Опустившись на корточки где-то в углу, он долго сидел неподвижно.

Сонливость, навалившаяся с утра, снова вернулась к нему, чувствовал воин. Ощутимо давила на плечи каменной тяжестью, колола глаза песком между веками, дурманила голову крепче пива… Да, голова уплывала куда-то, и он уплывал вместе с ней, и больше не хотелось ничего – ни делать, ни говорить, ни двигаться… Хотелось только плыть по этому безостановочному течению, мягко покачиваясь на волне… Ни мыслей, ни чувств, ни желаний, пусть все уплывает, все тонет…

Конечно! Это оно!

Сьевнар рывком вскочил на ноги. Выхватил меч от избытка чувств и рубанул клинком мрак собой. Так и полосовал его до тех пор, пока не начал дышать сильно и часто…

Нет, на него по-прежнему никто не нападал, никого не было в этой темной пещере и не могло быть. Потому что рядом с этим не живут ни звери, ни птицы, и никакая другая живность. Все живое засыпает и гибнет, когда рядом это… То-то он вроде бы сразу почувствовал некий сладковато-приторный привкус в воздухе! Почувствовал, но не обратил внимания, что приторность все сгущается и сгущается… Еще бы немного, и он бы совсем не встал…

Значит, вот что это такое – вздох великана! Родичи-поличи тоже называли это похоже. Говорили, мол, так дышит из-под земли могучий богатырь Свят-гора, некогда заточенный богами под землю за непомерную гордыню и силу.

Сьевнар помнил, как ему, маленькому, дядька Ратень показывал особые трещины в скалах, где, якобы, из-под земли сочится особый, невидимый дух, постепенно отравляющий все живое вокруг себя. Мальчик тогда сильно удивлялся окостеневшим трупикам птиц, застывших возле этих трещин. Сьевнар помнил, как они смочили водой две тряпицы и завязали себе рот, нос, чтобы можно было подойти поближе и не нанюхаться.

Этот отравляющий дух стелется по земле, чем выше – тем меньше его, объяснял, помнится, могучий волхв. Но все равно, Любенюшка, если где почувствуешь такой сладковатый привкус, – уходи оттуда. Опасно быть рядом с ним, сам не заметишь – окостенеешь, как эти птицы. Этот дух, мол, особенно часто скапливается в расщелинах и пещерах – там берегись его в первую очередь…

Волхв словно предчувствовал что-то – так настойчиво предостерегал, вспоминал Сьевнар с изрядной долей облегчения.

Когда страшное видишь и понимаешь – это уже половина страха долой. Так говорят!

* * *

Это была странная ночь.

И тяжелая, конечно, кто бы спорил. Но тяжелых ночей, когда не надеешься увидеть рассвет, у него в жизни случалось достаточно. Положа руку на сердце – куда больше, чем хотелось бы. А вот такая странная – впервые.

Нет, сначала – ничего необычного. Определив для себя опасность, Сьевнар понял, как с ней бороться. Оторвав лоскут от одежды, он долго шарил в темноте руками, нащупывая, где течет вода. Нашел, смочил тряпицу, обвязал нос и рот.