Прижимаясь к стенам домов, я шел быстро и бесшумно. К тому же, без шляпы и сильно растрепанный после побега, я не должен был привлечь особого внимания какого-нибудь случайного прохожего. На Бэйтс-стрит я нырнул в зияющую дыру подъезда и переждал, пока его минуют две неуклюже волочащие ноги фигуры, после чего возобновил движение и скоро достиг места, где Элиот-стрит наискось пересекала Вашингтон- и Саут-стрит. Я не бывал здесь прежде, но перекресток представлялся весьма опасным, будучи ярко освещен луной. Впрочем, любой окольный путь мог оказаться еще более гибельным. Единственное, что оставалось предпринять, — это открыто пересечь площадь, притворяясь типичным волочащим ноги инсмутским жителем и надеясь, что никого — или хотя бы никого из моих преследователей — здесь не окажется.
Я не знал, каким образом организовано преследование и какова его настоящая цель. Ощущение было такое, что взбаламучен весь город, но я рассудил, что вести о моем бегстве из «Гилмэна» еще не успели распространиться повсеместно. Несомненно одно — мне надо поскорее перейти с Вашингтон-стрит на какую-то другую улицу, идущую в южном направлении, ибо здесь эта банда из отеля почти наверняка могла меня выследить. В том старом корпусе остались, должно быть, мои следы, показавшие им, в каком месте я выбрался на улицу.
Площадь на перекрестке озаряла луна; передо мной предстали останки сквера, в центре украшенного клумбой в низкой железной ограде. По счастью, никого вокруг не было, хотя со стороны Таун-сквер нарастал какой-то жужжаще-ревущий звук. Широкая Саут-стрит шла к побережью слегка наклонно, открывая вид на море; я понадеялся, что никто не вздумает полюбоваться этим видом в то время, когда я буду пересекать ее в свете луны.
Мое продвижение пока шло беспрепятственно; не слышалось никаких новых звуков, говорящих о том, что я обнаружен. Я невольно замедлил шаг и бросил взгляд в конец улицы, на море, великолепное в ярком лунном сиянии. Вдали, за береговой линией, неясно маячили темные очертания Чертова рифа, и, глядя на него, я не мог не вспомнить о всех тех омерзительных легендах, которых наслушался за последние тридцать четыре часа, — легендах, изображающих эту зазубренную скалу как истинные врата в мир непостижимого и бездонного ужаса. Вдруг, совершенно для меня неожиданно, риф оживился прерывистыми вспышками света. Вне всяких сомнений, это были сигнальные огни, пробудившие во мне слепой иррациональный страх. Мышцы мои напряглись в панической жажде бегства, но я оставался недвижим благодаря подсознательной осторожности и какой-то гипнотической зачарованности. Тут, вдобавок ко всему, на куполе «Гилмэн-хаус», находящегося севернее, я заметил серию похожих световых вспышек, которые не могли быть ничем иным, как ответным сигналом.
Контролируя свои движения и отчетливо понимая, как хорошо меня отовсюду видно, я возобновил путь, подражая шаткой походке инсмутца, хотя все время, пока открытая Саут-стрит дозволяла мне видеть море, не сводил глаз с этого адского рифа. Что сие означало — экзотический ритуал, приписываемый молвой Чертову рифу, или же на мрачную скалу сошла команда какого-то судна? Свернув налево и обогнув разоренный газон, я все еще то и дело оглядывался на полыхающий в призрачном свете летней луны океан с его таинственными вспышками сигнальных огней.
Тогда-то я и увидел нечто такое, что лишило меня последнего самообладания и обратило в паническое бегство на юг, мимо зияющих мраком дверных проемов и подозрительно глазеющих оконниц этой кошмарно безлюдной улицы. Ибо, всмотревшись пристальнее, я обнаружил, что освещенные луною воды между рифом и берегом далеко не пустынны. Они буквально кишели существами, плывущими в сторону города; и, несмотря на свою отдаленность от моря и страшно взвинченное состояние, я разглядел в плывущих головах и молотящих по воде руках нечто столь чужеродное и ненормальное, что едва ли можно сформулировать и вразумительно пересказать.
Мое паническое бегство пресеклось прежде, чем я успел миновать квартал, ибо впереди слева раздался недвусмысленный шум погони. Я услышал топот, гортанные крики и кашляющий рокот мотора, и все эти звуки доносились с южного конца Федерал-стрит. Мои планы тотчас переменились, ибо, если южное направление было блокировано, мне следовало найти другой способ выбраться из Инсмута. Нырнув в ближайший дверной проем, я порадовался тому, что успел пройти залитую лунным светом площадь прежде, чем мои преследователи появились на параллельной улице.
Следующая мысль уже не доставила мне такого удовольствия. Если погоня двигалась по соседней улице, это еще не значило, что часть преследователей не пошла в мою сторону. Я не мог это проверить, но все было явно подчинено общему плану, направленному на пресечение моего бегства. Исходить в любом случае следовало из того, что все дороги, ведущие из Инсмута, взяты под контроль, ибо точного моего маршрута они все-таки не знают. А если это так, то неужели я обречен выбираться из города, минуя все дороги и продвигаясь по заболоченной и изрезанной речными протоками местности? На какой-то момент у меня закружилась голова — и от полнейшей безнадежности, и от быстро распространявшейся, всепроникающей рыбьей вони. Но тут я вспомнил о заброшенной железнодорожной ветке на Ровлей, поросшая вереском земляная насыпь которой тянулась к северу от разрушенной станции. Похоже, это был единственный шанс: местным жителям вряд ли придет в голову, что беглец, если он не помешанный, изберет наиболее труднопроходимый из всех маршрутов. Я припомнил вид из гостиничного окна и понял, как мне надо продвигаться. Дорога на Ровлей в самом ее начале хорошо просматривалась с высоких мест в городе; но этот участок можно было преодолеть ползком, через заросли кустарника. В любом случае, это был мой единственный шанс на спасение, так что приходилось рискнуть.
Зайдя вглубь здания, я еще раз при свете фонарика сверился с картой-схемой юного бакалейщика. Первоочередная задача заключалась в том, чтобы достичь старой железной дороги; и я определил, что безопаснее всего двигаться туда через Бэбсон-стрит, затем на запад, к Лафайет-стрит, огибая открытые места, вроде той площади, что я пересек ранее. Далее надо было двигаться сначала в северном, потом в западном направлении, зигзагообразно — через Лафайет-, Бэйтс-, Адамс- и Бэнк-стрит, — а затем по краю речной теснины выйти к железнодорожной станции, которую я видел из окна. Причина, по которой я решил продвигаться к Бэбсон-стрит подобным образом, состояла в том, что необходимо было избегать не только открытых мест, но и широких улиц вроде Саут-стрит.
В соответствии с новым маршрутом я перешел на правую сторону улицы, чтобы кружным путем незаметно прокрасться на Бэбсон-стрит. Шум на Федерал-стрит все еще продолжался, и, когда я оглянулся, мне показалось, что возле здания, в котором я только что прятался, мерцает свет. В страхе удалившись от Вашингтон-стрит и перейдя на тихую рысцу, я надеялся, что не наткнусь на чей-нибудь слишком внимательный взгляд. На одном из перекрестков Бэбсон-стрит я встревожился, увидев, что один из домов все еще обитаем, о чем свидетельствовали занавески на окнах; но в окнах этих не было света, и я прошел мимо без приключений. На пересечении Бэбсон- и Федерал-стрит, где мои преследователи вполне могли меня обнаружить, я старался как можно ближе прижиматься к перекошенным стенам и дважды прятался в дверных проемах, стоило только появиться какому-то подозрительному шуму. Открытое место впереди, обширное и ярко освещенное луной, в мой маршрут не входило, так что не было нужды его пересекать. Во время своей второй остановки я вновь услышал неопределенные звуки и, осторожно выглянув из укрытия, увидел автомобиль, промчавшийся через площадь в сторону Элиот-стрит, сходившуюся здесь с Бэбсон- и Лафайет-стрит.