Она увидела новенький Знак доблести, блестевший над клапаном левого кармана. Там, на Элдоре, Сенин сначала хотел его выкинуть. Но потом подумал: «Какого черта? Это я его заработал. Я всю жизнь его зарабатывал».
– Сиди здесь, я сейчас, – сказала жена и вышла.
Сенин сел, огляделся, вспоминая дом. Потом увидел на полке свою кружку для какао.
«Привет, – мысленно шепнул он ей. – Соскучилась?»
– А вот и мы. – Элиза спускалась с лестницы, бережно держа толстощекого черноволосого малыша в голубой распашонке.
Сенин встал, подошел. Некоторое время они с мальчиком разглядывали друг друга. Сенин пытался понять, что он чувствует. Но так и не понял.
– Не хочешь на руках подержать? А вообще нет, не дам я его тебе. Ты его своими ручищами раздавишь.
Элиза села, тихонько покачивая малыша на коленях.
– Ты извини, Сенин, но я его назвала не так, как ты хотел.
– Как – не так? – не понял Сенин.
– Ну, почти не так. Ты хотел Эрих… я подумала, как-то не очень… Я поискала и нашла Эрик! Всего одна буква, а звучит уже гораздо лучше.
– Эрих? – Сенин всё еще был сбит с толку.
– Ну, извини. Я понимаю, ты хотел в честь друга… Всё равно ведь очень похоже.
– Да, конечно, – скованно кивнул Сенин. – Всё хорошо. Эрик – отличное имя.
«Он хотел назвать его Эрих?! – вихрем пронеслось в голове. – В честь Валенски! Уму непостижимо…»
– Слушай, у нас ведь есть деньги? – продолжала Элиз.
– Полно.
– Я вот думаю, может, нам нанять для него нянечку?
– Зачем? Мы и сами вроде еще в состоянии.
– Мы – это одно, а то будет профессиональный уход. – Она вдруг прижала малыша к лицу. – Сенин, я так за него боюсь. Даже сердце ноет.
– Чего ты боишься?
– Всего. Мне тетки нарассказали всяких ужасов. Как матери во сне детей придавливают. Или как дети сами личиком в подушку утыкаются и не могут дышать. Я теперь с него глаз не спускаю.
– Что ты слушаешь всякую чушь.
– А ты откуда знаешь, чушь или не чушь. Тоже специалист нашелся…
– Как хочешь, – сказал Сенин. – Нужно – приводи нянечку. Кормить-то меня будешь?
– Буду. – Элиз положила ребенка на диван и энергично встала. – Последи, чтоб не свалился. Только ручищами не хватай.
Она вышла на кухню. Сенин снова принялся разглядывать малыша. Пробовал свыкнуться с мыслью, что теперь это непонятное розовое существо будет всегда присутствовать в его жизни. И ради него надо будет что-то делать. Может быть, даже то, что делать совсем не хочется.
Малыш встретился с Сениным взглядом и вдруг расплакался.
«Вот, пожалуйста, – подумал Сенин. – К этому тоже надо привыкать».
– Что там? – крикнула с кухни жена.
– Всё нормально! – Сенин осторожно взял ребенка на руки и начал тихонько качать. Неожиданно быстро тот успокоился.
– Сенин, у меня идея, – снова послышался голос Элизы. – Давай гостей к себе назовем. Отметим возвращение героя. Ты как?
– Обсудим, – отозвался Сенин.
После обеда он переоделся в свои домашние вещи, вышел на дворик с любимой кружкой, полной горячего какао, поздоровался и обменялся любезностями с ближайшими соседями.
Затем просто отдыхал на диване, листал какие-то старые журналы. И при этом чувствовал, как внутри его всё размякает, будто мороженое на огне.
«А ты говорил, я не смогу нормально жить, – вспомнил он свой сон и слова покойного двойника. – А я живу, и жить мне нравится».
Ему казалось, что разговор был на самом деле. Может, потому, что всё сказанное подражателем больно зацепило Сенина, так больно, что он до сих пор не мог забыть. А кроме того, по логике вещей, разговор с двойником был разговором с самим собой. И вполне мог считаться настоящим, реальным.
К вечеру он отогнал от себя мысли, которые роились вокруг темным облаком и застилали солнце. Всё было хорошо. Всё, наконец-то, было хорошо.
* * *
Через день Элиза научилась доверять ребенка мужу. Настолько, что, выйдя по каким-то делам к соседям, оставила Сенина следить за малышом.
Сенин сидел возле кроватки и пытался заинтересовать его погремушками. Ребенок интересоваться отказывался. Сенин думал о временах, когда Эрик научится говорить, слушать, понимать, задавать вопросы. Сколько интересных вещей тогда удастся ему рассказать!
Потом мальчонка начал ворочаться и выронил изо рта соску, которая скатилась прямо на пол. Сенин хотел было отдать ее обратно, но вовремя одумался и положил на тумбочку.
Соска лежала, выставив напоказ глянцевый резиновый бок, а на боку блестела хрустальная капелька детской слюны. Сенин смотрел на нее и не понимал, почему не может оторвать взгляд. Он как будто силился что-то вспомнить.
Он вспомнил. Это была ложка с остатками слюны подражателя, которую Валенски старательно запаковывал в контейнер для образцов.
И тут внутри словно что-то пошевелилось.
Сначала просто пошевелилось. А в следующий миг Сенина как будто пробило насквозь током.
– Черт меня подери… – только и смог выговорить он. Он взял соску и приблизил к глазам. Естественно, ничего не увидел, кроме всё той же капельки детской слюны.
– Черт меня подери… – повторил он упавшим голосом.
До прихода жены он спрятал соску в чистый конверт, а затем нашел бумажку с распечаткой – ту самую, которую очень давно Валенски подарил ему на память. Она была цела – лежала среди старых документов. И цифры еще не стерлись – те самые, может, роковые, а может, заветные: «два-два-девять-восемь». Число подражателя.
Сенин судорожно потряс головой. На миг появилось отвратительное наваждение: словно стены его дома зарастают белесой паутиной.
Он дождался Элизы, бросил ей: «Я возьму машину» и выскочил на улицу.
– Сенин, что с тобой опять? – крикнула она ему вслед, но ответа не дождалась.
Он знал, где ближайшая большая клиника, но еще не представлял, как будет разговаривать с персоналом. Поэтому на всякий случай надел полицейскую форму с новеньким орденом – это в ряде случаев помогает общению.
Пока ехал, старался вообще ни о чем не думать. Но это не удавалось. Вся та мешанина событий, от которой он с таким трудом отстранился, выбралась из закоулков сознания и радостно набросилась, как стая голодных птиц-падальщиков.
Он приехал в больницу совершенно вымотанным, хотя всего лишь крутил руль.
В приемном отделении он показал старую распечатку и спросил: