«Милок, прости меня. Приезжай на Крестовоздвиженье (будто я знаю, когда это?). – Она поясняет: – Двадцать седьмого сентября. Я тебе передам кое-что… гостинец приготовлю. Только обязательно приезжай. Одна ведь я!»
Ну, пообещал. И засуетился что-то, да еще меня в район в этот день опять вызвали, в общем, вспомнил я о Крестовоздвиженье и обещании, когда услыхал колокола. Бабку, мимо идущую, спрашиваю – почему звон? Она и сказала. Меня будто током прошибло. Обещал же! А куда? Уже вечер… Думаю, ладно, завтра к ней поеду. Велика важность?! Да вот что-то точно толкало меня. И, как назло, ни одной попутки. Смотрю, подвода, я к мужику: «Отвези!» – «А что случилось?» – «Вызов у меня к бабке Василисе». Мужик аж с лица спал. Помрачнел. Я ему – мне быстрей надо… А он словно вареный. И чем больше я его тороплю, тем он медлительнее и медлительнее… Наконец посулил я ему бутылку купить, так он, пока я из сельмага чекушку не принес, не шевельнулся.
Потом мы потрюхали. В деревню въехали, я с подводы соскочил, хорошо луна полная, как фонарь. Да сам не знаю, чем еще светило, но я напрямик через огороды к Василисиному дому. Подошел, а он еще страшней, чем в первый раз. У меня часы «Победа» отцовские, там стрелки светятся, я только перешагнул порог, и стрелки на полуночи – раз, сошлись.
В горнице вижу: лежит бабка Василиса на лавке, руки на животе сложила, на груди у нее книга, а на книге – кот сидит. Ровно статуэтка. Глазищи в темноте светятся. С неба луна засвечивает в дом. Бабка лежит желтая, восковая, не шелохнется. Умерла, что ли? А она говорит не открывая рта:
«Ты опоздал, фельдшер. За опоздание – накажу! А за то, что вспомнил все-таки, я тебя награжу. Возьми мою книгу и кота. Книгу – читай, может, ума наберешься, а кота корми, дай ему дожить до старости. Если научишься людей любить и природу понимать, откроются тебе тайны, а если нет, так дураком и помрешь и всю жизнь будешь опаздывать к тем, кто от тебя помощи ждет!»
Сказала так, что я не сразу в себя пришел.
И все. Кот спрыгнул с хозяйки и стал о ногу мою тереться.
А я Василису законстатировал, написал справку о смерти, досидел до утра с покойницей. Потом справку в сельсовет отдал, чтоб похоронами занялись, и к себе в амбулаторию.
Котяра бабкин прожил у меня два года, мышей ловил до самой дряхлости, потом ослеп. Но я его кормил, витаминами подкалывал.
И ведь что обидно, наказ бабкин исполнялся на сто процентов. Опаздывал я. Уж и мотоцикл появился, и телефон провели, а все равно – опаздывал.
Когда кот умер, я его схоронил в лесу. И в ту же ночь бабка Василиса мне приснилась. Такой, как была в тот мой первый приход к ней, – молодая, сильная женщина, с сединой в волосах и серыми смешливыми глазами.
«Пора тебе жениться, фельдшер. Завтра к вам новенькая медсестричка приедет. Она – сирота. Сватайся через полгода – не откажет. А заклятие я с тебя снимаю, потому что завет мой выполнил, и награжу. Будешь теперь успевать к своим больным, никто у тебя не умрет, пока рядом будешь».
Я и в самом деле женился на новенькой сестричке, с тех пор уж тридцать лет вместе. Книгу я сберег.
В кухню вошла диспетчер. Толкнула окаменевшую Женьку.
– Соболева, поднимай своих, у вас вызов!
Женька глубоко вздохнула и пошла будить врача и водителя. А мы сидели, забыв дышать. Наконец Сашка Медведев сказал:
– Мистика с фантастикой.
Борис Акимыч хитренько усмехнулся. Фантастика в том, что мы с трех до семи просидели без единого вызова!
Все засмеялись. Действительно. А мне вдруг вспомнилось, что за долгие годы работы на скорой за Борисом Акимычем закрепилась слава животворца, ведь ни разу на его руках не умер человек.
Эта история мне вспомнилась позже, хотя услышал я странный рассказ фельдшера Супруна еще до трагических событий, свидетелем которых мне довелось стать спустя несколько лет. Борис Акимыч доработал до шестидесяти пяти и ушел на пенсию. И я бы не вспомнил о нем, если бы… мне не встретились, когда я взялся за эту повесть и общался с людьми, собирая материал, названия Мещера, Рязанская область и Лысково.
Совпадения. Сперва я так думал, но чем ближе история подходила к финалу, тем крепче я убеждался, что совпадений не бывает. Как не случайно я принял решение написать эту книгу.
А дело в том…
Памяти врача Сергея Абрамова и фельдшера Виктора Червякова, погибших 04.11.1992 года
Дело в том, что я учился в одном училище с очень миленькой девушкой. Она была курсом младше. Мы встречались после занятий. Я никак не мог решиться сделать ей предложение, как не мог познакомить ее с мамой. Что-то внутри меня подсказывало: мама ее не примет. Интуиция меня не подвела. Что это было с ее стороны – ревность? Не знаю.
Меня распределили на скорую помощь, и на подстанции я познакомился с молодым врачом – Виктором Носовым. Мы сдружились.
С девушкой моей я встречался реже. У нее госы, у меня дежурства – сутки через двое. А потом…
Потом наступила весна. Апрель.
Пятое апреля. Время близилось к обеду. Носов поднялся на второй этаж подстанции и увидел возле кабинета заведующего маленький табунчик распределенных после окончания медучилища фельдшеров. Медленно проходя мимо, он обратил внимание на двух девушек.
Они были примерно одного роста, но на этом их сходство и заканчивалось: девушка в сером длинном пальто, со светлыми пышными волосами непрерывно говорила, и ее звонкий голосок разносился по всему второму этажу подстанции. Кто-то из работников, сидящих у журнального столика, заполняя карточку, попросил:
– Ребята, если можно, потише!
И говорунья притихла ненадолго.
Вторая, с прической темным шариком, в джинсах, заправленных в сапоги, и лохматой курточке, резинкой стягивающей узкую талию, отчего она больше всего походила на молоденькую курочку-рябу, тихо стояла у стенки и то ли думала о чем-то, то ли молча слушала. Носов не заметил, как она подняла длинные ресницы и проводила его взглядом темным и печальным. И уж тем более не заметил он мелькнувшего интереса в этом взгляде. Он зашел в комнату отдыха и, покопавшись в своей сумке, достал новую пачку чая и кулек с сахаром.
Пришло пополнение на подстанцию, подумал Носов. Он вспомнил, как сам больше восьми лет назад пришел после медучилища на подстанцию, правда на другую, отработал месяц и загремел в весенний призыв.
Они тоже толпились возле кабинета заведующего или заведующей, проходили инструктаж, расписывались, после чего их принял в теплые заботливые руки старший фельдшер и стал вписывать в график, рассаживать стажерами на бригады.
А потом через месяц повестка в военкомат, ГСП на Угрешке и тревожные сутки… Куда? Где придется служить? Виктору повезло, вечером первого же дня примчался запыленный прапор с музыкантскими значками в петлицах и, бегая по коридорам, говорил: «Мне надо успеть к фильму…» Носов сообразил, что, если сейчас 19.00, а вечерний сеанс по первой программе в девять тридцать, значит, прапор служит если не в Москве, то где-то рядом, и ходил за ним словно тень.