Это не Новая гвардия — это очень Старая. У всех стран имеются свои тараканы. У турок были янычары, а у нас — солдатские училища. Как Русь начала западных соседей подминать под себя в семнадцатом веке, занимая Польшу, Восточную Пруссию, Прибалтику и отхватив изрядный кусок Финляндии у шведов, отменять крепостное право на захваченных территориях не стали. В Польше уже с 1503 года крестьянин мог выйти исключительно с разрешения господина — это фактически год введения крепостного права в Польше. С 1543-го крестьяне окончательно прикреплены к земле и пану — на основах частно-правовых. Работа на барщине (панщине) увеличивается, доходит до 5–6 дней в неделю. Так и оставили себе на благо. Чего с иноверцами церемониться? Дворян в Сибирь массово законопатили, а поместья роздали отличившимся офицерам. Естественно, кроме земель, отошедших напрямую к Кагану. Ему тоже прибарахлиться было необходимо.
Города почти не тронули, уже потом за них взялись, приводя законы к привычным, а вот сельское население очень быстро просекло, как улучшить жизнь. Хочешь быть свободным — переходи в саклавизм. Мусульманин собрата держать в рабстве не имеет права. Бывало, целыми селами срочно осознавали, что лучше стать правоверными. А чтобы вели себя правильно, обязательно присылали казенного муллу, для контроля и обучения детей и взрослых. В третьем поколении только старики помнили, что когда-то в деревне жили лютеране или католики. Главное — детей вовремя учить, а для этого школы необходимы. Пока просвещенное человечество додумалось до всеобщего образования, детей на Руси всегда грамоте учили, и издревле минимум четыре класса обучения было. Не университет, но читать, писать и считать прекрасно умели. А буквы у нас очень отличаются от латинских. Так что народ разве что в переводах сильно прогрессивные идеи узнавал. Зато Коран читали без проблем.
Не все на смену веры пошли: часть сильно держалась за свои традиции. Поляков уже в конце XVIII века, после восстания, замирили до полного искоренения образованного и дворянского сословия, но даже после этого в Австрийскую остатки оккупантам охотно служили, за что потом и расплатились. Зато у местных девок нашелся еще один интересный путь к выходу из крепостной зависимости: родишь от русского — свободна.
Гарнизоны стояли повсеместно, и жениться, пока не отслужишь десять лет, солдатам нельзя. Офицеры, впрочем, тоже не особо стеснялись в этом смысле. Есть такая занимательная форма в мусульманском праве, когда вступают в брак на оговоренный заранее срок со свободной женщиной-иноверкой, и он не сопровождается традиционной церемонией. Вроде и замужем, но временно. Есть мнение, что это очень древний языческий обычай, которого так и не смогли искоренить правоведы. «Мута» называется, в отличие от «Никах», брака на всю жизнь.
Вот и появилось со временем достаточно много детей. Местные жители, не желающие признавать Пророка, к ним относились далеко не лучшим образом, слово «солдатка» для многих было синонимом проститутки. Тем более что и прав такие матери имели намного больше, чем христиане, и налогов почти не платили, а вели себя нередко достаточно вольно, оторвавшись от общины.
Пришлось срочно решать проблему, и специальным указом Каган приказал брать солдатских детей на казенный кошт, в специальные военные училища. Это и раньше практиковалось, но массовости не было. А девочки тоже получали начальное образование и целыми отрядами потом работали на ткацких фабриках, обучались простейшим медицинским знаниям и направлялись в деревни фельдшерами. Мы в этом деле вновь, как с образованием, оказались впереди планеты всей, впервые поставив на поток женский пол, пользующий больных. Как раз вторая модернизация началась, и требовалось много рук. На самом деле в женских училищах было обучение двум десяткам профессий, и на разных этапах отсеивали наиболее смышленых, направляя потом в те же училища воспитательницами. Да и мальчиков не всех в полки отправляли. Люди все разные, и особо сообразительных или не соответствующих по здоровью учили ремеслу или в Приказы, что у нас министерства заменяли, направляли трудиться.
Так что многие мальчики потом сделали изрядные военные и административные карьеры, да вот беда — при всем благожелательном отношении к ним со стороны начальства и окружающих и во взрослом возрасте прекрасно помнили о своем особом положении. Начинали-то они в отдельных корпусах и с детства держались общим кланом. У них даже отдельная система имен была. Сплошь из Корана или хадисов заимствованная.
У девчонок это не так выражено было, но тоже присутствовало. За сто пятьдесят лет до окончательной отмены крепостного права для христиан через такие училища прошло несколько десятков тысяч человек, включая уже второе, третье и последующие поколения. Дети бывших солдатских детей тоже охотно шли в училища. На казенный кошт образование для бедных и воспитание. А что пот ом отслужить приходилось — так положено. Отцы и деды тоже лямку тянули. Очень скоро они превратились в спаянный общим происхождением клан. Внешне ничем не выделяясь, держались вместе и даже женились и замуж выходили за своих. Есть куча династий такого происхождения.
Я ведь не соврал. Первый Темиров из нашей ветви как раз из настоящих будет. Мать полячка. Отец его официально признал, да вот семья совсем не горела желанием открыть объятия. Родился вне брака, да еще при наличии беременной законной супруги. Кроме фамилии, от того рода нам ничего не досталось. Сами пробивались, и не за счет знатности. Сплошные служаки: только в середине девятнадцатого века уже после солдатского училища можно было пойти в другом направлении или не посылать туда детей обязательно. А раньше — ни-ни. Отслужи в штыковых атаках свою кормежку и учебу за много лет, а потом уже думай, чем дальше заниматься. Они ж, кроме жалованья и орденов, к концу службы ничего не имели. Орден «Мужества», высшая награда для нижних чинов, давал аж сорок дирхемов годовой пенсии. Именно годовой. С голоду не помрешь, но капиталов не накопишь. Вот и кучковались в собственные поселения после демобилизации, где все насквозь понятные и помогут при необходимости. Своих забывать — было последнее дело.
— Трогаемся, — заботливо предупредила меня проводница. Я бросил сигарету и полез в вагон. Погулял — и хватит. Пора возвращаться к писанине.
В коридоре, возле моего купе, стоял мужчина приблизительно моего возраста и задумчиво смотрел на проплывающие мимо приземистые серые строения станции. Такой весь из себя вальяжный, в костюме-тройке даже в поездке, застегнутый на все пуговицы. Виски седые, шевелюра страшно курчавая — и нос. Это было нечто выдающееся. Орлы бы при виде него удавились от зависти. Данный экземпляр человеческого рода мог легко заклевать любого одним своим выдающимся клювом.
При моем появлении он довольно улыбнулся и, протягивая руку, представился:
— Мясников Арам. Бывший химик-органик, а ныне большой начальник-администратор.
— Темиров Берислав, бывший разоблачитель Великобритании, а ныне просто журналист, — отвечаю ему в тон, пожимая крепкую ладонь, и пытаюсь сообразить, как это может быть столь замечательное сочетание. Спрашивать после полицейского как-то неудобно.
— Папа мой, в девичестве, был Мясникян, — подмигивая, сообщает. Не иначе как сообразил про мои затруднения. А еще проще — его про это регулярно спрашивают. — Вот как в последнее правление Абдульвахид Окаянный стал устраивать религиозные гонения, он взял и сознался, что нет Бога, кроме Аллаха, и Магомед Пророк его. Так мы стали честными саклавитами, сиречь русскими по всем показателям, включая фамилию. Почему при этом имена запрещали менять, тайна для меня глубока и бездонна. Фамилию сколько угодно, а имя запрещено. Наверное, чтобы сразу было видно подозрительные экземпляры. Вот и осталось такое сочетание.