Тогда как было? Этапы шли все время, возиться с ними некогда. Пригоняли на пустое место — топор в руки, один на всю семью, и еды, чтобы до весны прожили. Крутись, как можешь. Бывало, мерли как мухи, не привычные и к климату, и к трудам. Особенно те, что как раз из аристократов и в руках ничего тяжелее пера гусиного раньше не держали. А Рощинские — нет…
Так обжились, что многие завидовали. Но дед — тот особо фантазией не блистал. Ему бы сидеть в лесу, и чтоб не трогали. Не знаю, как у них раньше принято было, но набрались моментально от соседей-хазаков их традиций. Отделиться от семейного хозяйства мог только старший сын, а младшие всю жизнь батрачили на отца, и он их поучал по поводу и без повода палкой. Все приговаривал: «За битого двух небитых дают». А старший, как подрос, сам отъехал и сына своего в школу отдал. Теперь большой человек Казимир. — Он уважительно покачал головой. — Купец-миллионщик. А через него в войсковую казну деньги немалые идут. Разночинцы все платят. И слово его в Маньчжурии весьма ценится. Вы с ним знакомством-то не пренебрегайте. Заходите как-нибудь по-простому. Только вот что… — Муравьев сделал паузу для внушительности и погрозил пальцем: — Мне тоже не слишком нравится, когда призывают к правильному поведению, а про заветы Милонега и Акбара забывают. Где это слыхано — Коран на русском чуть ли не еретической книгой именовать, да как у суннитов пять раз в день на молитву призывать? Согласно Корану истинный правоверный обязан дважды молиться — на рассвете и через два часа после захода солнца. Остальное — позднейшие наслоения. Усердие хорошо, но чрезмерное мешает. Пословицу про «заставь дурака Аллаху молиться, он и лоб расшибет» не на пустом месте придумали. Однако разговоры эти политические хороши для дома, но никогда не на рабочем месте. И упаси вас Аллах с подчиненными вести излишне вольные речи.
— Я понимаю, — согласился Равиль, мысленно себя обматерив. Нашел перед кем распускать язык. Впредь надо сначала думать, а потом уже говорить. В голове прозвучало раньше совершенно невинное замечание из коронационной речи: «Мне известно, что в последнее время слышались в нескольких земских собраниях голоса людей, увлекающихся бессмысленными мечтаниями об участии земства в делах внутреннего управления и изменении существующих законов. Пусть все знают, что я, посвящая все силы благу народному, буду охранять начала самодержавия так же твердо и неуклонно, как охранял мой незабвенный покойный родитель». Так недолго и до доноса в жандармерию.
— Вот и хорошо. Ступайте устраивайтесь. Завтра с утра приступайте к работе.
Равиль вышел из Управления слегка обалдевший от множества указаний и наставлений. Очень не хотелось ударить лицом в грязь, но начало было положено хорошее. Жизнь была прекрасна, и даже небо гораздо более синее, чем с утра.
— Куда изволите? — спросил извозчик, дежуривший у входа.
— На Пристань, — назвал район Равиль. — Улица Садовая.
— Знаю. Хорошее место, — помогая загружать имущество в пролетку, сказал извозчик. — Вы, стало быть, новый в наших краях?
— Сегодня приехал.
— А не желаете город посмотреть? Приезжим всегда интересно.
— Если недолго, — согласился Равиль.
Почему нет? Пока что он видел только Вокзальную площадь и здания вокруг нее. Управление ВЖД, Русско-китайский банк, дом Железнодорожного собрания, если верить большой табличке на входе. Архитектура вполне привычная, как и замощенная булыжником площадь. Ничего примечательного — как будто и не Маньчжурия, а центр Руси. Никакого особо сюрприза он не заметил.
— Город Харбин основан десять лет назад, и называли его первоначально станция Сунгари-первая, — сообщил извозчик.
Они неторопливо ехали мимо самых обычных помещичьих особняков с колоннами, лепниной и атлантами, мимо продавцов матрешек и самоваров, миновали вывеску, разрисованную медведями, — «Трактир «Генерал Топтыгин».
Не иначе как мнит себя чичероне, [47] понял Равиль.
— Путеводитель я тоже читал, — ехидно сказал он. — Сколько проложено километров дорог и построено разнообразных предприятий вроде мельниц, маслобоен или по производству макарон, могу там посмотреть. Что Харбин на самом деле слово «Ха-эр-бинь» и переводится как «высокий берег», тоже знаю.
— А вот и нет! — ничуть не обидевшись, воскликнул извозчик. — Знающие люди утверждают, что от маньчжурского слова «харба», означающего «брод», «переправа». Раньше в районе Харбина была переправа через Сунгари. А затем русские присоединили к маньчжурскому слову «исконно русский суффикс принадлежности» — «ин». Ну навродя как в «сестрин», «мамин». Настоящие харбинцы всегда говорят с ударением на первом слоге — Харбин.
— То есть ты — настоящий?
— Из-под Твери я. А кто тут коренной, — философски спросил извозчик, — коли десять лет всего прошло с первого здания? Разве что раньше было две фанзы китаёз, так хазаки всех повыгоняли. Кто сопротивлялся — тех вообще в реке топили, за милую душу. Кто там станет разбираться — хунхуз-грабитель или просто мимо проходил? Враз кончат, если документа нет. Они с этим делом строгие. Раз цинский ампиратор сказал всем уходить, так нечего против власти бунтовать.
Он гыгыкнул, и Равиль догадался, что это смех такой. Очень волнуют хазаков указы китайского начальства. Другое дело земля. У них делят юрт от общего количества. Больше территория — больше каждому достанется.
— Вообще-то опять появились. На строительстве железки китаёз много было. Тысячи. Они работать могут много, а денег не шибко просят. А Управление оказывает строителям бесплатную медицинскую помощь, выплачивает пособия по временной нетрудоспособности, а в случае гибели рабочих — оказывает помощь их семьям. У себя дома в жисть столько не получат. Иным даже выгоднее угробиться на работах. Прямые родственники не временное разрешение на жительство от компании, а нормальный документ получают. Их уже выгонять не будут. Теперь целый район имеется — Нахаловка. Там строились как попало рабочие. Странное зрелище: деревянные русские избы — и по соседству китайские дома с загнутыми крышами. А есть еще Китайская улица. Сплошь нелегалы жительствуют. Вот туда лучше ночью не заходить. Притоны разные, выпивохи, и вообще место нехорошее. Один раз уже с полицией чистили — так опять набежали. Войсковой атаман предлагал спалить все к шайтану, да Управление железки носом крутит. Как бы кого не того не постреляли, под горячую руку. Вполне приличные подданные в бардаки бывалоча заходят. — Он опять гоготнул.
«Бум», — загудело сверху. «Бум».
Равиль поднял голову. Заслушавшись пояснениями, он первоначально пропустил, куда они подъехали. На громадной высоте в мрачном каменном здании многопудовый колокол, как мячик, летал взад и вперед, далеко выступая за стену. Не язык раскачивали, а именно сам колокол. К тому, что, как он понял, было католической мечетью (раньше видеть не приходилось), со всех сторон шли люди, одетые по-праздничному. Прямо у ворот многие стояли на коленях. Один вообще лежал на полу у входа, раскинув руки крестообразно.