Совсем спятили: выход человека из саклавизма или переход в другую веру приравняли к уголовному преступлению. Раньше такое было, чтобы крестились? Да по пальцам все случаи посчитать. А теперь чуть ли не массово. Назло.
Да что я рассказываю тебе! Мало нам истории с отправкой нашего собственного студента в солдаты за невинные разговоры о помощи бедным? Власть не любит особо ретивых помощников, бегущих впереди паровоза. А реальным чиновникам даже в голову не приходит мысль впереди паровоза бежать и идти на конфронтацию с властью. На борьбу могут идти только те, кто этой власти враги, а не наоборот.
Русь подошла к самому краю и уже занесла одну ногу над пропастью. Очень удачно началось на Балканах. Не мы, заметь, первые стрелять принялись. Мы исключительно выполняя долг, обязательства, договоры и прочее — присоединились.
Я не верю, что там думают, — он ткнул пальцем в потолок, — именно такими категориями, но в правительстве не дураки сидят. Каган, может, от возраста и впал в маразм, но кроме него есть и другие. Как тебе указ о распространении «словесно, письменно или печатно идей, которые, не являясь подстрекательством к бунту в вышеозначенном смысле, подвергают сомнению верховную власть или вызывают неуважение к государю или его престолу»?
Это ведь наказывается лишением всех прав состояния и каторжными работами на время от четырех до двенадцати лет, равно как и телесными наказаниями и наложением клейм. В наше время — клеймо! Этот документ фактически означает запрет на любую политическую деятельность! На любую, даже самую разумную, критику действий власти!
— И что теперь? — напряженно спросил Равиль.
— А все зависит от того, как пойдет. Если мы быстро победим — будет волна энтузиазма и проблемы никуда не исчезнут. Рано или поздно обязательно вылезут наружу. Если годик-два продолжится, вернутся наши дети с войны крайне злыми, привыкшими убивать, и устроят власти кровавую баню. А если очень долго и с большими потерями, нынешнее положение заморозится еще на поколение. И я не знаю, что лучше. Все плохо. Никому не стоит жить в эпоху перемен, а старикам особенно. Им убегать сложнее. — Он хихикнул. — Так что прогресс имеет и другую сторону. Очень неприятную и пахнущую порохом и смертью. А нам лучше молиться, чтобы мои внуки, твои дети и дети твоих братьев и сестры не легли в могилы. Больше все равно ничего сделать не способны. В Коране сказано: «У всякого народа, у каждой общины — предназначенный срок. Когда же этот предел наступит, то нет такой силы, которая могла бы ускорить или замедлить этот срок хотя бы на час». [51] Все в руках Аллаха!
* * *
Вся улица Владимирская была запружена от края и до края. Из боковых переулков постоянно появлялись новые люди. Все двигались в сторону главной городской мечети на площади. Толпа вела себя как единый человек, имеющий цель. Здесь смешались зажиточные и простолюдины, городские ремесленники и даже неизвестно откуда появившиеся деревенские жители. Лица были радостные, как на празднике. Шли и по дороге, и по тротуарам, заполняя все пространство от стен домов до противоположных.
Давно уже прекратились попытки сохранить строй. Талибов растащили в разные стороны, чему они не слишком сопротивлялись. Уследить в общем скопище, что они делают, никто не мог.
Женское медресе они все-таки обнаружили в самом начале и теперь шли общей кучей. Берислав пристроился сбоку от Дарины, привычно прикрывая ее от столкновений с людьми. Не то чтобы он их подозревал в каких неприятных намерениях, все это делалось чисто машинально. Мужчина должен защищать свою девушку. Все. Он защитник и никому не позволит ее обижать. В обычное время никто бы не посмел, в их районе его прекрасно знали и даже посмотреть бы косо не посмели, но тут была масса чужого народу.
С другой стороны шла Зарина, очень симпатичная, вечно стреляющая подведенными, как у взрослой, глазами по сторонам, и ее конвоировал Радогор. На его лице были написаны тяжкие раздумья: «Что я вообще тут делаю?» — и: «Не пора ли смыться?»
Рядом терлось еще несколько парней из их класса, перебрасываясь шуточками в надежде обратить на себя девичье внимание. И не без успеха. Зарина бойко ответила пару раз и явно прислушивалась.
Появившийся рядом шапочно знакомый парень из их квартала быстро что-то сказал Радогору. Тот посмотрел на него свысока и с непередаваемым презрением сказал:
— А что мне сделали пирожные?
Парень растерянно улыбнулся и отвалил в сторону.
— В чем дело? — заинтересовалась Дарина.
— Ничего хорошего, — хмуро ответил Радогор. — Кондитерскую Кранца знаете?
— Кто ж ее не знает! Очень приятные люди, и берут недорого. А задержишься позже обычного — никогда не станут шуметь или учителей звать.
— Уже стекла бьют и двери ломают. Хорошо еще, хозяева вовремя догадались смыться. Будет им сегодня праздник.
— За что?
— За то, что немцы, чего тут непонятного.
— Так они разве не наши подданные?
— А кого это волнует, — удивился Радогор. — Немцы. Бей, гуляй. Сегодня за это ничего не будет.
— Так надо что-то делать!
— Вот полиция пусть и делает, — твердо заявил он. — Никогда не при против толпы самостоятельно. У них полномочия, жалованье, а у нас будут сплошные неприятности. А дом Стрепетова, — мечтательно сообщил после паузы, — и я бы с удовольствием подпалил. Жаль, не австрияк.
Толпа шла все медленнее и уже почти остановилась. Сзади продолжали напирать.
— Мотать отсюда надо, — с тревогой сказал Берислав. — Чуете, скоро давка начнется, как на стадионе. В переулок или в подъезд. Ближе держитесь, — обернувшись, позвал он одноклассников.
— Закрыты подъезды, — озабоченно возразил Мишка, послушно пристраиваясь рядом. — Кому охота, чтобы перед домом или внутри нагадили. Если что, надо прижать руки к груди, встать на цыпочки, и толпа сама вынесет куда надо.
— Это куда ей надо, — возразил Божен, — прижмут к стенке, будешь искать лишние ребра. Берик прав, надо драпать, пока не стало поздно.
— Туда, — скомандовал Радогор, показав на стену сарая, выходящего боком на улицу. — Вместе!
Они выстроились почти по-военному. Впереди два наиболее здоровых, Радогор и Берислав, у них за спинами девушки, по бокам их прикрывают остальные, и двинулись напролом, распихивая людей силой и не особо выбирая методы воздействия. Можно и по почкам заехать, если шевелиться не желает и стоит на пути. Что такое давка — они хорошо знали. Полгода назад, на стадионе, на выходе поставили солдат и стали проверять документы. Толпа взбесилась и нажала так, что потом несколько затоптанных насмерть нашли. А покалеченных были десятки. Хуже всего, когда кто-то падал. Помочь ему было нельзя никак. Это было по-настоящему страшно, когда себе не принадлежишь и тебя тащит общим течением, а впереди ряд из десятков человек сминается в узкую щель, перекрытый воротами. Жандармов тогда вышибло давлением, и несколько хорошо заработало по мордам, да вот люди пострадали, и ничем им уже не помочь.