* * *
– Вы уверены, Джу, что справитесь? Это не очень вредно для вас? Наверное, мне не стоило вами рисковать…
– Справлюсь.
Белочка тряхнула короткой гривкой отросших каштановых волос.
– Вперед и с музыкой, господа натуристы.
Они вышли из перелеска, беззаботно взявшись за руки, и, не скрываясь, двинули к реке.
– О, Разум! Мы тут, как жуки на столе – со всех сторон видно. Того и гляди накроют хлопушкой по макушке.
– С конфедеральной стороны нас не видно совсем – мешают кудрявые прибрежные кустики.
– Мне кажется, мы поступаем аморально, нечестно и вообще по любым меркам безобразно.
– Прекрасная леди! Мне жаль лишь вашего пси-ресурса. По отношению к прочим лицам – рассматривайте это как невинную богоугодную шалость. В качестве новообращенного члена Святой нью-луддитской Церкви, заранее отпускаю вам все грехи!
– Тьфу. Кончайте глумиться над несчастными, доверчивыми верующими.
– Уже закончил.
В ста метрах, у самого берега, в кустах, наблюдая за беззащитным Стрижом, сердито нахмурился Егерь:
– Это он. Но он идет не один!
Крестьянка, терпеливая как коза, поправила расшитый ворот блузы. На этот раз вместо штанов она обрядилась в юбку – пышные складки воскресного фермерского наряда доходили до щиколоток.
– Ты оглохла, девушка? Мятежник не один.
– С ним стерва-псионичка, постоянная подружка, чтобы заняться делом втроем. Вам-то какая разница?
Один из засевших в зарослях солдат (все до единого – в тяжелой пси-защите) приглушенно, шепотом заржал, его ткнули в бок, призывая к молчанию. Примерный отец семейства Егерь попытался презрительно сплюнуть в траву, но ему некстати помешал прозрачный лицевой щиток шлема.
– Тихо.
– Мастер начальник, вы уж припрячьтесь и дождитесь, когда мы начнем, я не хочу, чтобы один из них смылся…
– Не беспокойся – от нас еще никто никогда не уходил.
Стриж со спутницей тем временем уклонился в сторону, явно направляясь мимо засады.
– О, холера! Куда это они?
– Заблудились. Я подам условный знак, мастер начальник, не беспокойтесь, прибегут как миленькие.
Крестьянка споро дернула поясную завязку, ослабила юбку в талии, потом стянула с себя шуршащую груду цветастой ткани и закинула ее на острый, заметно выдающийся из зеленой массы листьев сук.
– Вот так-то вот.
– О!
Егерь на мгновение зажмурился. Под юбкой Минна не носила ничего. Крестьянка целомудренно повернулась к наблюдателю прекрасно развитым задом, советник краем уха уловил восхищенный шепот сержанта:
– Вот это аэродром!
Солдаты, расслабившись, под сурдинку пересмеивались. Операция вместо драмы отчетливо отдавала фарсом…
Егерь понял все – понял почти в ту же секунду, но было уже слишком, фатально поздно, точная, но не болезненная, не совсем боевая, а, скорее, психотропная наводка Белочки накрыла засаду.
Самое страшное – тяжелые, глухие, самые надежные пси-шлемы почти не спасали. Егерь рухнул на траву.
В последний миг, уже сдавшись обстоятельствам, уже лежа навзничь, он отчетливо видел, как полностью одетая Минна аккуратно, не торопясь, с достоинством расправляет складки холщовой блузы. Женщина посмотрела на советника Департамента, фальшивое козье выражение совершенно исчезло из ее глаз – осталась только холодная ненависть.
Со стороны конфедератов не сразу отследили провал. Промедления Стрижу хватило на то, чтобы вытащить связанного Егеря из-под огня. Почти сразу после этого с левого берега ударили излучатели, сжигая листву, заставляя пылать ветви – заросли выгорали под корень. Над полыхающим кустарником в облаке жирного дыма заметались обезумевшие птицы, но Белочка, Минна, Стриж и плененный Егерь были уже далеко.
7007-7008 годы, северо-восточный сектор
…Шефом оперативного отдела Департамента Обзора Каленусии занимался лично Ральф. Даже лучший из псиоников в состоянии читать мысли лишь в редкие моменты высшего душевного напряжения. Впрочем, способность свободно ловить эмоции, побуждения и настроения нередко вполне сносно компенсирует этот недостаток. От псионика не скроешь ни лжи, ни страха.
Егерь лгал с каменным лицом лишь до того момента, с которого начинается четкое осознание – бесполезно, бесполезно, трижды бесполезно. Потом он замолчал. Пси-наводка может быть довольно болезненной, отличаясь от неприкрытых пыток лишь в одном-единственном отношении – не получая физических повреждений, здоровый человек почти лишен шанса умереть. Ральф знал, что тратит на разборки с Егерем собственную жизнь, но ему было наплевать – растительное существование в плетеном кресле давно тяготило псионика. Напротив, мысль о том, что ментальное повреждение в некотором роде обоюдно, прекрасно решала проблемы с совестью.
Егерь псиоником не был и широты выбора не имел. Он честно вытерпел пять дней, а потом вывалил на Ральфа Валентиана все, что знал. В груде нужной и ненужной информации проскользнуло упоминание о “негативном эффекте Калассиана” – под этим названием скрывались результаты незавершенных исследований о предположительном влиянии норма-людей на быстрое старение псиоников. Ральф был достаточно умен, чтобы понять цену информации, и слишком потрясен, чтобы попытаться утаить ее от Стрижа. Сочетание двух факторов неожиданным образом предопределило некоторые события грядущего. Но это другая история.
Помятый Ральфом Егерь мешал – новорожденное государство северо-востока еще не успело обзавестись тюрьмами, и советника попросту некуда было девать. Озлобленный Ральф охотно расстрелял бы наблюдателя лично, но не мог покинуть плетеное кресло, больше желающих взяться за казнь не находилось – каленусийские фермеры в массе своей еще сохраняли по отношению к Департаменту Обзора слабое подобие осторожного почтения. Очередным туманным утром Стриж отворил дверь превращенной в каталажку кладовой и вытащил заспанного советника наружу.
– Пошли.
Они ушли в мутный кисель белой дымки, космы тумана оплетали их до плеч. Стриж отвел Егеря далеко – почти до того самого места, где несчастный советник неделю назад сидел в засаде, подкарауливая самого Стрижа. Там и состоялся их последний разговор.
Егерь подергал связанными руками:
– Может, развяжете напоследок?
– Обойдетесь. Более разумное последнее желание есть?
– У меня забрали личные вещи – отдайте, они вам все равно не нужны.
– Это, что ли?
Стриж вытащил из собственного кармана женские, тонкого золота, очки с разбитыми стеклами и переложил их в карман мундира советника.