— Что происходит? Ты знаешь, сколько раз я уже задаю себе такой вопрос?! Как получилось, что корабль захватил этот сброд? Ты же нанимал людей в Порт-Ройале! Что произошло? Объясни мне, где Сайлер?
Рикки то ли вздохнул, то ли всхлипнул.
— Сегодня, когда вышли на рейд, Ван Фогт поставил условие: или я сделаю все, чтобы ты не догадался о бунте, или он… — Топо не стал говорить, «что он». — А Санториус взял Барри и просто вышвырнул его за борт. Потом связали меня и поставили у бизань-мачты. И сказали: одно мое неосторожное слово — и убьют всех вас сразу же.
— Что же они меня не убили?
— У них был договор: если ты всю добычу привезешь на борт — убить. Если же ты не привезешь золото сразу, то тогда, шантажируя тебя заложником, заставить привезти добычу или показать, где ты ее спрятал. Заложник — это значит я.
— А Мокей? Он был с ними, а потом передумал? Я понимаю, матросня, им все равно, с кем и куда, но канонир?
— Он весь переход прикидывался мертвецки пьяным. Ну, не то чтобы совсем уж прикидывался…
Андреа подошел к двери, распахнул ее и отдал команду:
— Канонира сюда!
Мокей, стоящий на страже, от неожиданности вздрогнул и вошел в каюту.
— Ну, заходи, заходи, — сказал Андреа, — рассказывай. А то от Топо, который в конуре просидел все время, подробностей не узнаешь.
— Да что тут рассказывать. То, что много гниленького народа набрали в Порт-Ройале, я сразу заприметил. Себе в пушкари я потому сам и набирал, чтобы на них положиться можно было. Но моих людей было мало. А как шхуну итальянскую выручили, так вся эта шваль по углам шептаться стала. Мол, почему удачу упускаем, где наша доля… Ну и приятелю вашему, Топо то есть, — Мокей кивнул в сторону юноши, — глотку перерезать хотели.
— А мне за что? — удивился Топо.
— Не любят любимчиков, да и уверены были, что ты поставлен присматривать за командой.
— А что за шхуна? — перебил Андреа.
— Я потом объясню, — ответил Топо. — Пусть он расскажет.
— Так вот, — продолжил Мокей. — Как Горн прошли, сами-то они боялись без Сайлера, так и устроили бунт.
— И ты пошел вместе с ними? — Андреа глянул строго прямо в глаза канониру.
— А на рожон переть славы мало, да и Топо пусть спасибо скажет, что жив остался. Это я Ван Фогту мыслишку кинул, что вас, капитан, трудно будет на борт заманить, если его не будет. И сказал еще, что помощника вашего и фельдшера отпустить надо, не по чести их убивать. Но вот он не даст соврать: когда напали на англичанина, я честно спрятался. Прикинулся пьяным. Пиратствовать, да еще на своих нападать — это не по мне.
— Так. Еще и англичане. Много взяли добычи? — Андреа с досады хлопнул себя по колену ладонью.
— Взяли-то много, но потом за неделю в Ла-Серене [88] спустили.
— Это как же так? Английское судно вошло в испанский порт, да еще… — Андреа нервно заходил по каюте.
— У Фогта там свои люди были. Он все заранее продумал, — сказал канонир.
— А что же боцман? Тоже с ними заодно?
— Йорген Хан-Вайер лошадка темная. Вроде и за них, вроде и не очень. Не разбери-поймешь.
— Сколько в команде человек, активно участвовавших в бунте?
Капитан слегка успокоился и сел на диван, установленный вдоль кормовой застекленной галереи.
— Что там верещит? — Андреа повертел головой, услышав странный звук.
Он развернулся и открыл окно. С жалобным писком, мокрый и несчастный, в каюту вполз Барбаросса.
— Барри! — Топо подскочил, схватил своего кота и прижал к груди. — Живой! Ай, умница. Полотенце дайте!
— Видать, не оплошал, животина! Доплыл до якорного каната, — улыбнулся Мокей.
— Топо, ты можешь подтвердить слова канонира? — продолжил прерванный разговор Андреа.
— Конечно, мертвецки пьян, — невпопад ответил Топо.
— Хорошо, Мокей, я верю вам. Тем более что если бы не ваша помощь в самый критический момент, сейчас, наверное, мы бы не беседовали здесь. Вы можете поручиться за кого-нибудь в команде, что они будут на моей стороне в дальнейшем?
— Да, человек за пять я точно могу поручиться, — кивнул канонир.
— Писать умеете?
— Да.
— Тогда вот вам бумага, перо, напишите список, их сейчас освободят, пусть они стоят на вахте по очереди. Нельзя позволить вспыхнуть бунту. И пусть приведут боцмана.
— Есть, капитан! — Мокей с явным удовлетворением посмотрел на Андреа. — Наконец у нас есть капитан.
Когда привели Хан-Вайера, Топо уже перестал тискать своего кота и отправил его спать, предварительно накормив так, что живот у Барри раздулся, как бурдюк.
— Вызывали, капитан? — хмуро пробурчал боцман.
— Не вызывал, а приказал привести, — жестко ответил Андреа. — Я хочу услышать вашу версию бунта. И выяснить вашу роль в этой грязной истории.
— А я что, я ничего, — промямлил Йорген Хан-Вайер. — Я и глазом моргнуть не успел, а команда уже черную метку мне принесла. Выбор у меня был один — или за борт, или остаться боцманом.
— Что же вы за боцман, что не могли заметить, что в команде назревает бунт? И почему вы остались боцманом, даже когда власть на корабле перешла в руки пиратов?
Топо смотрел на своего друга с удивлением. Совсем недавно, когда они расстались, Андреа был еще застенчивым, хоть и умелым офицером, но никогда не был таким жестким и неумолимым. Словно за эти несколько месяцев Андреа стал другим человеком.
— Ну… — боцман замялся.
— Без «ну»! Я вправе повесить вас прямо сейчас! Как участника бунта и пирата! — Андреа вскочил, подошел вплотную к Йоргену и посмотрел ему прямо в глаза.
Жесткие слова капитана заставили боцмана собраться, и он заговорил уже увереннее.
— То, что в команде растет недовольство, я заметил уже давно. Все надеялись, что в нашем походе будет в основном выполняться каперская миссия. — Голос боцмана окреп, словно Йорген сам себя стал убеждать в своей правоте. — Но я думал, что неудовольствие уляжется после первого же удачного дела. Однако случая такого не представлялось. А после того как спасли итальянца, команда затихла. Кто же знал, что штурман к тому времени уже подбил команду на бунт. Он без труда нашел слабовольных и жадных до денег.
— Вы знали штурмана раньше?
— Нет, он новый человек в городе, это только сейчас он сам рассказал свою историю.
— Какую?
— Он раньше на Тортуге отирался. Ходил на промысел с самим Бразильцем, Роком Бразильцем. Потом они что-то там не поделили, и он ушел от него. Хитрый был, как тысяча чертей.