Конторку воровского графа задвинули в угол, все свободное место занимал наскоро сооруженный на козлах стол. Антисфен, явно обеспокоенный обществом воров, но не потерявший присутствия духа, стоически разложил на заменявших крышку досках плоды своих трудов. Новенькие тессеры глянцевито сверкали – как настоящие. Айриш удовлетворенно кивнул, всячески избегая разговора на арго. Ладеру показалось, что воровской граф слегка смущается ученого румийца.
Бенинк, бледный и спокойный как всегда, выложил в общую кучу снаряжения два мешочка из крашеного холста.
– А это что такое?
– В синем – порошок успокойки, его там всего щепотка, зато эта щепотка, брошенная в лицо, усыпит кого потребуется, пусть не надолго, зато крепко, без промаха. В красном… всему свое время, я первый был бы рад, коли бы это нам не понадобилось.
Айриш, зная, по-видимому, соль шутки, обнажил в широкой ухмылке кривой клык.
– Прикиньтесь посвежее.
Граф жуликов и бандитов пошарил за конторкой и выбросил оттуда ворох одежды – коричневых оттенков потертые туники и латные, в стальных бляхах куртки, украденные у еретиков.
– Вот еще в придачу мечи – дешевые, но сойдут; псалмопевцы не ходят без оружия.
– Чего только не вытерпишь, чтобы помочь плененным друзьям, – опечалился кир Антисфен, облачаясь в разномастное поношенное тряпье. – Я даже согласен якшаться с людьми, грубо попирающими имперские законы…
На широких плечах Ладера туника угрожающе затрещала.
– А побольше нет?
– Не заготовили, – отрезал альвис Айриш.
Бенинк ловко опоясался мечом:
– Вперед, мэтры освободители. Нас зовет большое и дорогостоящее дело, так сделаем же его в лучших традициях – по понятиям Гильдии.
– И ждут нас великие неприятности. Так примем же их с мудрым фатализмом древних, – по-своему поддержал тему румиец. – Ибо полная предопределенность судьбы хороша уже тем, что безо всяких дурных последствий позволяет каждому поступать по-своему и как заблагорассудится…
Воровской граф лично проводил троицу к укромному выходу.
Смеркалось едва заметно, нежный вечер чуть-чуть потеснил день.
– Не лучше ли было вам оставаться, кир книжник?
– Для меня так было бы безопаснее, но, как только мы проникнем в форт, нам пригодятся мои специальные научные познания.
Ладер скептически хмыкнул. Мощеная улица шла в гору, возле ворот форта столпилось полтора десятка зевак.
– Покажите ваши тессеры, добрые братья!
Ладер с замиранием сердца предъявил блестящий рельефный диск величиной с имперскую серебряную марку (и из нее же перечеканенный).
Подделка румийца не вызвала нареканий.
Жерло ворот поглотило наемника, следом бесстрашно шагнул кир Антисфен, короткую вереницу замыкал холодно-настороженный Бенинк.
По периметру двора горели редкие костры. Витали запахи дыма и смолы, трещали в огне ветки кипарисов. На взгляд Ладера, вполне разделяемый ученым киром, бретонисты держались с сумрачным достоинством, характерным для этой породы еретиков.
– Ах, доблестные спутники мои, если бы вы знали, сколько полезного и поучительного я узнал за эти тревожные дни, проведенные в Толоссе!
– Тихо, румиец, тихо. К нам идут. Молчите все и держитесь непринужденнее. Непринужденнее, Ладер, клянусь святым Регинвальдом, перестань хвататься за меч, или наш обман с треском рухнет, и обещанный попами ад тебе покажется раем.
Бенинк выступил вперед, наполовину заслоняя спутников. В прозрачных грустных глазах альвиса плясало яркое пламя костров. Двое еретиков, так и не дойдя до перепуганных лазутчиков, остановились, по-видимому, совершенно поглощенные своим собственным разговором.
– Смотри внимательно, а ведь это ни кто иной, как Клаус Бретон! – шепнул Ладеру Бенинк.
– Который?
– Вон тот, высокий, темноволосый, заносчивого вида красивый парень.
– А кто этот, который с ним, тощий коротышка?
– Арно, любимчик и правая рука нашего ересиарха.
– Они не узнают тебя?
– Откуда? Добрые братья на то и добрые, чтобы не интересоваться всякой кодлой.
Ладер навострил ухо, ловя обрывки чужого разговора. Арно, по-видимому, был не на шутку расстроен:
– Брат Клаус, меня сегодня пытались обокрасть.
– Не бери в голову, Арно, тебя настолько поразило присутствие в Толоссе мошенников?
– Не печалюсь об украденном, да ничего и не пропало. Я вовремя опомнился и чуть не схватил вора за руку – это был совсем мальчишка, какой-то грязный оборванец, верткий и сильный как обезьянка. Мне даже показалось, что он не вытаскивал деньги, а что-то тайком подбросил в мой кошелек.
– Что это было?
– Ничего. Я вытащил и пересмотрел содержимое, имперские марки, тессера, мои бумаги – все это осталось на месте.
– Странно. Быть может, мальчишка попросту не успел обчистить тебя?
– Все может быть, но мне тревожно.
– Опять ноет душа?
– Возможно и так. Я слишком не люблю ущербную луну – в такое время исполняются дурные предчувствия и просыпаются силы зла.
– Это суеверие, ничего не имеющее с истинной верой…
Хайни перестал подслушивать беседу ересиарха.
– Бенинк, а ведь ваш вор, оказывается, едва не попался. Граф мошенников сегодня темнил, мне не нравится дело, в котором риск идет в обнимку с обманом. Кто из ваших придумал грабить не кого-нибудь, а самого Арно, правую руку Бретона?
– Скажи спасибо, что дело было сделано, да еще в самый краткий срок.
Кто-то тронул Хайни за плечо.
– Вы не будете участвовать в священном диспуте, добрые братья?
Ладер едва ли не шарахнулся в сторону от вопрошающего. Осажденная крепость, по мнению бравого наемника, менее всего подходила для подобного времяпрепровождения.
– Мы поймали замкового капеллана, – объяснил довольный еретик. – Пика в брюхо, а до этого – хороший спор напоследок, вот единственное, на что пригодны продажные попы императора-беса.
– Не вздумайте уклоняться, – шепнул Ладеру кир Антисфен, – подобное небрежение может оказаться для всех нас небезопасным.
– Но я ничего не понимаю в ересях!
– Зато в них хорошо разбираюсь я!
Два десятка распаленных спорщиков уже подталкивали вновь обретенных товарищей в сторону казармы. Внутрь уже набилось изрядное количество вооруженных людей. Не найдя места, чтобы сесть, Ладер прислонился к стене. Скептически настроенный Бенинк встал рядом, готовясь при случае незаметно улизнуть.
Пленный капеллан, до свечной бледности перепуганный толстячок, кажется, не ждал от ученого диспута ничего, кроме мучительной смерти. Опрокинутый набок сундук превратили в импровизированную кафедру. Коптили факелы. Оплывали свечи. Еретики возбужденно гомонили.