Мирослав снова оглянулся в поисках чего-нибудь, могущего сойти за оружие, и снова поразился девственной чистоте берега. Загадка.
Ромка выскочил из кустов, гордо неся перед собой пук какой-то широколистной травы и платок, смоченный водой. Завернув одно в другое, он положил сверток на камень, вторым, поменьше, в несколько ударов растолок все в кашицу и примотал все это к ране рукавами рубахи.
— Ну вот, — полюбовался он результатами своей работы. — До свадьбы заживет.
Мирослав хмыкнул, но не смог сдержать улыбку:
— Спасибо, дон Рамон.
— Да ладно, — отмахнулся тот, смутившись — похвала не часто слетала с губ русского воина. — Пустое. А чего вчера приключилось-то?
— Погоди про вчера. Ты воду где брал?
— Да там. — Он махнул рукой. — Ручеек течет.
— Велик?
— Не, не велик, ладони четыре.
— Следы по берегу видел?
— Да были вроде какие-то. Не то копыта, не то… вроде снова копыта, только странные. Я таких раньше не встречал.
— А человеческие?
— Нет, человеческих не было. Я бы заметил. Э… Наверное.
— Дымом, может, пахло? Едой?
— Нет, еду я почуял бы, — самодовольно улыбнулся Ромка, поглаживая впалый живот. — Жра… Есть-то хочется.
— Да, есть охота, это точно, — задумчиво проговорил Мирослав. — Найди в лесу палку попрямее, поболе сажени чтоб, — велел он. — Да не ломись, как косолапый через бурелом.
Юноша тут же скрылся между деревьев. Хмыкнув, Мирослав вынул нож и стал сматывать с ручки тонкие полоски специальным образом выделанной бересты. К тому времени, как Ромка вернулся, неся идеально ровную палку, словно отполированную дождями и ветром, перед Мирославом лежала кучка дранки. Взяв будущее древко, он прорезал один его конец на глубину ладони, вставил туда лишенную обмотки рукоятку ножа и в несколько слоев закрепил ее берестой. Он взмахнул получившимся копьем, поморщился — отдало в бок, но остался доволен. Оттолкнув дернувшуюся на помощь руку, Мирослав поднялся, опираясь на копье, как на посох, и сделал несколько нетвердых шагов.
— Так, давай в тень, а то обгорел уже весь, красный как вареный рак. Нос облезет. Иди к ручейку, заляг там и посмотри, не выйдет ли кто водицы набрать. Завидишь человека, сразу ко мне. Да тихо отползай, что ты как лось в гончарной мастерской!
Ромка кивнул и тихо исчез в зарослях. Мирослав снова хмыкнул, подошел к дереву с голым стволом и большими стрельчатыми листьями, розеткой растущими в паре локтей над его головой, прицелился и несколькими ловкими движениями сбрил почти всю макушку.
Кряхтя и зажимая ладонью больное место, он отодрал от ствола длинную тонкую лиану, связал самые большие листья за черенки, накинул на плечи и закрепил на животе. Он приметил еще одну пальму, которую через некоторое время постигла участь ее соседки. Воин собрал листья и принялся мастерить еще одну накидку для Ромки.
Пока ловкие заскорузлые пальцы бывалого человека привычно вязали мертвые узлы, мысли его витали в неприятных низинах мрака и непонимания. Люди, преследовавшие их в Европе, вдруг вынырнули в Новом Свете. В этом не было ничего удивительного. Английские шхуны бегают по морю быстрее пузатых испанских каравелл. Допустим, было легко сообразить, что Ромка и Мирослав приплывут именно на этом корабле, ведь на Эспаньолу из Кадиса идет один или два в неделю. Но как они умудрились подвесить два пороховых заряда с обоих бортов так, чтоб никто, кроме Ромки, ничего не заметил?
Опытный вояка почувствовал болезненный укол самолюбия. Именно он должен был все предусмотреть. Именно он, а не сопливый байстрючонок, должен был спасти корабль от взрыва. Или хотя бы команду. А тут только промысел Божий прикрыл их от пламени сорванной крышкой люка и позволил остаться в живых. Это его совсем не устраивало. Он привык не плошать сам и не хотел надеяться на бога.
И наконец, самое неприятное. Он так и не знал, кто и почему хочет их убить. Зная, кто супостаты и чья рука направила их на темное дело, можно прикрыть себя хоть с какой-то стороны.
Шхуны? Шхуны?! Британские шхуны?! Неужели здесь замешаны гордые сыны туманного Альбиона? Это кое-что объясняет. У британцев разгорается интерес к этим местам, а среди них есть комбинаторы похлеще князя Андрея Тушина.
Это во времена стародавние враги сходились в чистом поле, брали в руки мечи и в честном бою выясняли, кто прав, а кто нет. Сейчас честной схватке предпочитали яд, кинжал, удавку-гарроту или интриги, которые разрывают и будоражат даже двор великого князя московского, э… государя всея Руси, как теперь велено его называть. А в Гишпании или Хранции уже в отхожее место не сходить, чтоб это не расценили за политический ход и не попытались придумать на него какой-нибудь хитрый ответ вроде белладонны в вино или гадюки под простыню.
Последний узел завязан. Теперь можно и передохнуть. Он собрал остатние листья, сложил из них некое подобие гнезда, лег, подтянул колени к ноющему животу, положил рядом копье, чтоб сразу можно было схватить, натянул на себя обе накидки и задремал под убаюкивающую мелодию ветра в листьях и тихий перезвон местных кузнечиков.
Сон навалился сразу, тяжелый, без сновидений, и почти сразу оборвался. Чуткое ухо бывалого воина уловило шорох травы, сгибающейся под легкой поступью, скрип подошвы по корням и стихающую перекличку птиц. Он открыл глаза, выпростал из-под листьев руку и сомкнул пальцы на ухватистом древке.
Прежде чем Ромка вышел на поляну, Мирослав уже успел выпорхнуть из гнезда и спрятаться за кривым стволом с уродливыми наростами. Юноша огляделся, посмотрел вверх, присел, разглядывая примятую траву, потянул носом воздух и направился прямо к дереву, за которым притаился воин.
Сейчас он не смог бы сказать, зачем спрятался от юноши, то ли просто по привычке, то ли желая проверить его внимательность. Чтобы не быть найденным, он сам шагнул из тени ветвей на поляну и вопросительно вскинул брови.
— Дядька Мирослав! — возбужденно, но негромко затараторил юноша. — Я там людей видел. Двоих. Голых. На манер тех, что лодкой правили, когда бомбу на корабль цепляли. Они воды набрали и к деревне пошли.
— К деревне? — удивился Мирослав. — А откуда ты узнал про деревню?
— Так я проследил за ними почитай до самых домов. Там их десятка два. Лачуги какие-то. Палки в землю врыты, сверху крыша соломенная, а стен нету почти нигде. А еще там, посередине…
Мирослав снова, в какой уже раз за эти сутки выругался про себя. Ему совсем не верилось, что неопытный юноша мог идти за двумя детьми леса так, чтоб они его не заметили. А если заметили, но не подали виду, значит, наверняка готовят какую-то пакость.
— Пойдем, — тихо, но твердо сказал он и поудобнее перехватил копье. — Попробуем вдоль берега пробраться в сторону Эспаньолы. Авось корабль увидим.
— Так деревня же… — заупрямился было Ромка, но под суровым взглядом воина сник и поплелся следом.