Все!
Несмотря на облегчение и радость от выполнения плана, разыгранного как по нотам, правитель с удивлением понял, что где-то глубоко в его сердце гнездится боль и презрение к самому себе за то, что он отдает великую страну на растерзание алчным захватчикам.
Но назад хода не было, и он громогласно изрек:
— Пригласите сюда наших друзей!
Двери распахнулись. Как и было заранее уговорено, Кортес в начищенных до блеска доспехах, с золотой цепью на шее и в накидке из зеленых перьев торжественно вошел в зал. За ним, мелодично позванивая оружием и золотом, появились четыре капитана с мечами наголо и два десятка рослых солдат с аркебузами на плечах. В тот же момент распахнулись парадные двери. Около сотни конкистадоров в полном вооружении гурьбой ввалились в зал и расположились вдоль стены.
Сеньор Вилья вздохнул. Он понял, что если бы что-то пошло не так, то никто из касиков не покинул бы этот зал живым.
Испанцы подошли к возвышению. Кортес встал рядом с правителем, принял из его рук заранее подготовленный свиток с текстом присяги, написанном на двух языках, приложил его ко лбу на мавританский манер и передал королевскому нотариусу Амадоро де Ларесо. Тот торжественно принял свиток, громогласно зачитал собравшимся и передал его Куаутемоку, племяннику Мотекусомы. Тот дрожащей рукой принял документ и стал повторять его содержание. На середине голос его сбился, потух и перешел в какое-то воронье карканье. С большой натугой он смог дойти до конца.
Де Ларесо вырвал бумагу у него из рук, разложил на специально поставленной кафедре, поднес кусок воска, заранее нагретый над жаровней, и припечатал перстнем с изображением королевского герба. Солдаты закричали, потрясая оружием. Лицо Кортеса прорезала жесткая, хищная улыбка. Касики испуганно сжались в углу. Лже-Мотекусома повернулся и, ни на кого не глядя, побрел в свои покои. Ему хотелось увидеть сына, а потом удавиться.
Обитатели лагеря то забывались в тяжелой тягучей дреме, то просыпались от малейшего шороха. Острые грани тяжелых доспехов впивались в тела конкистадоров. Болели ноги, натруженные недельным переходом. Ломило спину. Ныли старые раны.
Ромка даже не пытался заснуть. Он сидел под раскидистым деревом, обхватив руками колени. Взгляд его блуждал по тяжелым тучам, клубящимся на том краю неба, под которым раскинулась далекая северная страна, где томилась в заключении его мама. Он в какой уже раз сунул руку под кирасу, чтобы прикоснуться к письму для Андрея Тушина. Оно было писано на тряпице, чтоб не шуршало. Ромка не сразу смог его нащупать и похолодел. Потерял?! Нет, на месте.
Чтобы не думать о долгом путешествии, о тяжелом разговоре с князем, который так страшно и подло поступил с его семьей, Ромка в очередной раз начал вспоминать и обдумывать пламенную речь Кортеса.
Капитан-генерал говорил о том, что Нарваэс стремится только к собственной выгоде, а они преследуют государственные цели, действуют во благо короля и веры. Кортес упомянул об интригах и противодействии губернатора Кубы, о великих тяготах, голоде, холоде, недосыпании и отчаянных битвах, по именам вспомнил многих героев.
«Вот что мы выстрадали и пережили! И вот бросается на нас какой-то Панфило де Нарваэс, точно бешеный пес, называет нас изменниками и злодеями, бунтует индейцев и самого Мотекусому, осмеливается заключить в оковы аудитора нашего короля, наконец объявляет нам борьбу насмерть, точно неверным маврам! Раньше мы, храбрецы, лишь защищались в случае крайней нужды, теперь мы должны наступать, иначе Нарваэс и нас самих, и все дело наше ошельмует. Если мы не одолеем, мы быстро на основании его слов из верных слуг и славных покорителей превратимся в убийц, грабителей, опустошителей. Теперь нам надлежит защищать не только нашу жизнь, но и нашу честь! Будем же единодушны, крепки и нерушимы».
Слова капитан-генерала вселяли в сердца солдат надежду и храбрость, но каждый из них понимал, что утром битва, что их всего две с половиной сотни человек. Сытых и отдохнувших солдат Нарваэса на каждого приходилось не менее пяти, но нет другого пути. Надо победить.
Лагерь, раскинувшейся на берегу реки Семпоалы, пришел в движение. Около Кортеса собирались капитаны. Ромку, конечно, не позвали. На него теперь вообще смотрели как на пустое место. Сын предателя и сам предатель, изгой, переметнувшийся на сторону врага.
О чем-то посовещавшись, капитаны разбежались по своим отрядам, вполголоса отдавая распоряжения. Из слов, долетавших до его ушей, Ромка понял, что Кортес решил не дожидаться утра.
Капитан Писарро, кстати сказать, занявший свою должность не потому, что был родственником Кортеса, а за отвагу и трезвый ум, должен был повести шестьдесят человек в обход батареи, выдвинутой за город, и захватить ее фланговым ударом. Гонсало де Сандоваль пойдет на храм, на верхушке которого Нарваэс расположил свой штаб. Он должен был захватить Панфило де Нарваэса или убить его. Диего де Ордас вел шестьдесят своих солдат против Сальватьерры, засевшего на высотах другого, меньшего храма, стоящего ближе к городу. Хуан Веласкес де Леон сам попросил назначить его капитаном отряда из шестидесяти человек, чтобы отрезать оставшиеся в городе части под командованием своего родственника и тезки Диего Веласкеса, еще одного из многочисленных родственников губернатора Кубы. Сам Кортес с двадцатью всадниками решил остаться в тылу и прийти кому-то на помощь, если в том будет надобность.
Пехотинцы судачили о своем.
— Подбегает к нам один из дозорных и спрашивает: не слышали, мол, чего? — долетело до Ромкиных ушей. — Мы говорим, что все тихо. Тут же начальник караула является, лица на нем нет, губы трясутся, и говорит, что Гальегильо пропал.
— А куда пропал-то? — изумленно спросил другой голос.
— Да в том-то и дело, что никто не знает. Может, к Нарваэсу переметнулся. А может, взяли его и сейчас пытают.
Вот, значит, почему Кортес приказал немедленно выступать. Забытый всеми Ромка поднялся на ноги. Ему не хотелось идти в бой, но оставаться в этом топком болоте и ждать исхода было еще тяжелее. Если Кортес и Альварадо с Ордасом погибнут, то ему вообще, наверное, не удастся внятно объяснить конкистадорам, почему он отправляется на Кубу, а оттуда в Испанию, в то время как на счету каждый человек. Необходимо было помочь солдатам Кортеса не ради дружбы или чести, а исключительно для пользы дела.
Он потихоньку пристроился за спинами солдат отряда Писарро, которым предстояло самое горячее дело.
Дождь кончился, но тучи продолжали бороздить низкое небо. Более подходящего для атаки времени нельзя было и придумать.
Кортес привстал на стременах и обратился к притихшим солдатам:
— Знаю, как и вы, что войско Нарваэса многочисленнее. Но большинство из них новички, кое-кто болен, многие недовольны своим предводителем, и для всех наш поход — полнейшая неожиданность. К тому же они отлично знают, что с переменой полководца не только ничего не теряют, но даже выигрывают. Итак, вперед! Честь ваша и слава зависят от вашей доблести! Лучше умереть, нежели влачить жалкую и позорную жизнь!