Афанасий задумался: а ну, как денег возьмет, а работу делать не станет? И люди его тоже. Да нет, они, конечно, крепкие, но сиволапые. Если что, отберем деньгу обратно да еще бока намнем.
Он перепрыгнул через борт, стараясь попасть ногами на мелкое место, хорошо видное в свете наступившего утра. Стараясь не поднимать холодных брызг, дошел до берега и вручил старосте требуемую мзду. Тот скинул порты, завязал узлом подол рубахи и спустился в воду. Долго и придирчиво осматривал днище и вернулся на берег, где его поджидали Афанасий и деревенские мужики.
— Глубоко сидит, — покачал он головой. — Придется разгрузить струг.
— Точно? — переспросил Афанасий.
— Иначе не снимем. А если и снимем, то дно сильно покорябаем. Придется новые доски прилаживать. В новую деньгу встанет.
— Что ж, ладно, — согласился Афанасий и пошел к своим отдавать распоряжения.
Мужики на берегу тоже засуетились, в руках у них появились топоры, под ударами коих задрожали березки в соседней рощице.
Пока купцы, выстроившись цепочкой, передавали друг другу товар и складывали на берегу, мужики нарубили чурок. Подтащили их к кораблю и притопили. Уперев в них шесты, загнали их концы под днище. Затем уже все вместе налегли на «раз-два, взяли».
Со скрежетом корабль слез с камней. Отвели в сторону и вытащили на сушу покорябанный нос. Выловили из воды чурки и вставили их под пробоину, чтоб можно было пролезть с инструментом и смолой.
— Ну, спасибо, люди добрые, — поблагодарил их Афанасий.
— Да чего там, — ответил за всех староста. — В следующий раз аккуратнее под парусом бегайте да лучше правьте.
На том мужики распрощались и растворились в лесу. Обессиленные купцы разложили из обломков шестов костерок и попадали вокруг.
— Какие славные люди, — пробормотал Хитрован.
Остальные посмотрели на него удивленно, но смолчали.
— Да, повезло, что они рядом очутились, — согласился Михаил.
— И взяли немного, — добавил Андрей Прокопьев. — Могли и вдвое запросить, все равно другой помощи тут ждать неоткуда.
От сваленных под деревьями тюков вернулся один из племянников, отправленный принести еды и питья. В руках у него ничего не было, лицо бледное, нижняя челюсть подрагивает, кадык ходит ходуном. Было видно, что он хочет что-то сказать, да не решается.
— Ну, что встал столбом? — подбодрил его Хитрован. — Говори, что там у тебя стряслось.
— Товара… — проблеял он.
— Что товара? Да говори толком, — взъярился купец.
— Товара не хватает, — с трудом выдавил тот из себя.
— Как не хватает? — спросил Афанасий, чувствуя, как холодеет все внутри.
— Так, тюков с рухлядью мягкой штук десяти нет, бочки одной с медами нету тож. И вещей… Сумка моя, а там иконка в серебряном окладе да денег чуть.
Афанасий, чертыхнувшись, вскочил на ноги, бросился к кургану сваленных на берегу вещей. Принялся считать. И впрямь, многого не хватало. Подошли другие купцы, покачивая головами и цокая языками, принялись считать убыток.
— Видать, пока мы в воде корячились с этими помощниками, сообчники их подошли да поперли добро наше, — подвел грустный итог Михаил. — Даже пушечку увели, проклятые.
— Ну, люди торговые, что делать будем? — первым опомнился Андрей, самый мудрый и рассудительный.
— Что тут сделаешь? — горько покачал головой Хитрован. — Чинить надо струг да дальше отправляться, пока еще какой напасти не случилось.
Шипша, не раз изведавший на Руси горя от разбойников и от люда чиновного, согласно закивал головой.
— Что, прямо вот так и отправляться? Без добра своего? — спросил Афанасий.
— А как ты добро-то вернешь? — подал голос Михаил. — Это тут, на берегу, с людьми твоими «добрыми» разобраться еще можно было на равных. А в деревне, куда они товар наверняка унесли, их там сколько? Да они над нами только посмеются, а то и бока намнут в придачу.
— Может, и намнут, — задумчиво пробормотал Афанасий и добавил изменившимся голосом, словно принял решение: — А может, и нет. Вы тут чинитесь пока, а я скоро.
— Ты куда, в деревню что ль? — удивился Михаил.
— Ага, пойду со старостой да присными его поговорю.
— Не надо, Афоня, много их.
— Я эту кашу заварил, мне и расхлебывать.
— Не ты один, все хороши.
— Хороши все, но людей в помощь я пригласил. Меня подвело чутье купеческое.
— Тогда я с тобой, — твердо сказал Михаил. — Вдвоем оно сподручней. Заодно погляжу, чтоб ты глупостей не натворил.
— Как знаешь, — согласился Афанасий, увидев во взоре друга непреклонную решимость, и, повернувшись к остальным, добавил: — А вы пока доски обратно подгоняйте да дно смолите. Ежели мы до окончания не вернемся, то в воду корабль сталкивайте и готовьте весла. Кто знает, может, поспешать, отходя от берега, придется.
Купцы и племянники бросились отыскивать в завалах товара бочку со смолой, ладить над костром подвес для котелка разогревного. Михаил подхватил с земли саблю и поспешил вслед за Афанасием.
Друзья углубились в светлый березовый лес. Обломанные ветки, примятая трава и следы волочимых по земле тюков безошибочно вели их к деревне. Шли молча. Строить планы до того, как увидят деревню и сочтут количество возможных супостатов, было бессмысленно. Обсуждать иные, отвлеченные дела тем более не хотелось.
Михаил опустил голову и шевелил губами, словно что-то подсчитывая про себя или заучивая наизусть. Афанасий же просто наслаждался твердой землей под ногами, чириканьем птиц, запахом молодых клейких листочков, видом ноздреватого снега, оставшегося еще в тенистых местах, и теплыми солнечными лучами, дробящимися в мешанине веток.
К реальности его вернул Михаил. Схватив друга за рукав, остановил на тропе:
— Чуешь, варевом каким-то пахнет? Близко деревня.
— Да, — принюхался Афанасий. — Близко. И собаки брешут, кажись.
— Поостережемся, может, лесом зайдем?
— Ежели б мы с отрядом воинским пробирались да приступом ее брать хотели, стоило бы на брюхе подползать. А так только угваздаемся. В полный рост пойдем. — Он хлопнул друга по плечу, да так, что тот аж присел.
— В полный рост? Афоня, ты чего задумал?
— Сам узришь! — бросил тот через плечо, уверенно ступая по тропе.
— Мира Заступница, Матерь Всепетая! Я пред Тобою… — начал Михаил охранную молитву, да не докончил. Перекрестившись наскоро и сплюнув через левое плечо, бросился вслед за другом, который уже подходил к границам деревни.
Хотя вокруг не было видно ни пахоты особой, ни других промыслов, деревня была зажиточная. Окружал ее частокол из толстых бревен. Тяжелые створки ворот, для красоты выложенные рейками «елочкой», были распахнуты. За ними виднелись основательные срубы с палисадниками и огородами, в коих росли больше цветы, чем репа и брюква. У домов вольготно ходили куры и гуси, пухлые кабанчики беззаботно похрюкивали в грязи. Взмыкивали коровы на дневной дойке. Лошадь, запряженная в груженую телегу, меланхолично брела по улице, отмахивалась хвостом от слепней.