— Город какой? — вопросил Асад-хан с трона и запил свои слова вином из кози гундустанского. [53]
— Чего? — опять не понял купец.
— Из какого города ты родом? — пояснил советник.
— Из Герата, великого города, что стоит в долине чудесной реки Герируд. Воспетого самим Навои… [54] — самозабвенно начал Афанасий — эту часть своей легенды он продумал и выучил назубок.
— А кто в твоем городе правит?
— Сейчас не знаю, а когда уходил, то властвовал внук чудесной Гохаршад, жены Шахруха, правителя из Тимуридов. Сама она из семейства Тархан, кое прозвание было дано семье лично Тамерланом.
— И что такого чудесного она сделала?
— Однажды Гохаршад поехала осмотреть мечеть и новую школу, а сопровождала ее свита из двухсот девушек. Когда об этом узнали, всех мужчин попросили из школы уйти, но один из них заснул случайно и просьбы не слышал. А когда проснулся, то он соблазнил одну из девушек. Об этом узнала Гохаршад и приказала всем девушкам из сопровождавшей ее свиты выйти замуж за студентов того медресе. И это стало…
— Хватит, хватит, — замахал сальными ладонями хан и вытер их о шаровары. — Зачем пришел?
— Хан спрашивает, по каким надобностям ты прибыл в наши земли, — не дожидаясь лишних вопросов, перетолмачил советник.
— Да говорю ж, по делам купеческим. Пришел коня продать, так как знаю, что в цене они здесь. Хороший конь, дорого сбыть можно. А на деньги, от продажи вырученные, собираюсь купить товар для своих земель.
— Какой товар? — спросил советник.
— Не знаю, — покачал головой Афанасий. — Много здесь товара, а для нашей земли нет ничего. Перец да краска. Волов отсюда вести — пошлины большие. Пока считаю, думаю.
— А веры ты какой? — донеслось с трона.
Афанасия прошиб холодный пот. Вот, значит, к чему эти вопросы странные. Подозревают, что не мухаммеддин? [55] Но с чего бы? Почему? Что знают? Кто им рассказал? Признаться или стоять на своем? И пару молитв прочесть почти дословно. Понахватался в дороге у «истинно верующих». Но с чего бы? Зачем? Безответные вопросы роились в голове, как те мухи, что не могли пролететь к еде через кисею.
— Исламской, конечно! — купец решил врать до конца.
— А чем ты это можешь доказать?
— Да вы что! — Афанасий рассмеялся, слишком, пожалуй, нервно. — Кто ж такие вещи доказать просит? Да и как? Скажу, что свинину не ем да вина не пью? Так разве то доказательство? Волосы с головы не брею — это да, виновен. Но привык так у себя в землях. А остальное… Или естество срамное, обрезанное, вам тут заголить? — ляпнул Афанасий в запале и сам испугался: ну как вправду попросят?
— Но-но! — прикрикнул хан.
Стражники подступили ближе, взяли на изготовку кинжалы. Смеяться сразу расхотелось.
— Доложили нам, что не исламской ты веры, — пискнул советник. — Намаз не совершаешь, на груди крест носишь.
Афанасий обомлел. Пока хворал он желудочной немочью, хозяйка успела рассмотреть его крест. И донесла. Тварь!
— Совершаю намаз, как и положено правоверному любому. Как только муллу с минарета заслышу, так сразу и совершаю, — зачастил купец. Он чувствовал, что голосом своим выдает себя же с потрохами, но остановиться не мог. — А амулет защитный, подаренный мне родственниками. Они люди темные, в кишлаке дальнем живут, суеверны много. Уж я говорил им, говорил, а они…
— Не ври! — вскипел хан, вскакивая на ноги. — То православный крест. Ты кафир! [56] — Слова его звучали не вопросительно, а утвердительно.
Советник шагнул вперед, бесцеремонно засунул руку за ворот рубахи Афанасия и вытащил крест на крепком смоленом гайтане.
— Так они это… — пролепетал купец, холодея. — Не знали, что дарили. Просто вещь красивая понравилась. Или их самих обмануть могли.
— А ну-ка перекрестись слева направо, — пророкотал с трона хан, поднимаясь на ноги.
Оказалось, что это только внешне он слегка заплыл жирком. По характеру же это был жесткий и несгибаемый правитель, закаленный в многолетних войнах и интригах и не привыкший, чтоб ему лгали.
— Перекреститься? Это что такое? — прикинулся дурачком купец. Грех был не очень велик, но тут только начни, еще и на распятие плюнуть заставят.
Тяжкий удар навершием рукояти кинжала по затылку свалил его на колени. Хан легко сбежал с трона, ухватил Афанасия за волосы и потянул, приблизив его лицо к своему.
— Даю тебе сроку четыре дня. Если за это время не примешь веру, исламскую, то коня твоего заберу и тысячу золотых потребую. А если примешь, коня верну и тысячу золотых пожалую. Понял?! — Он дернул Афанасия за волосы так, что у того на глаза навернулись слезы. — Понял, спрашиваю?
— Понял, — пробормотал в ответ тверич.
— Вот и славно, — сказал хан, вытирая руки о штаны. — Теперь ступай.
— Вещи хоть отдайте, — попросил Афанасий.
— Все ему отдать до последней монеты, — приказал хан. — А конь у меня в залоге останется. Добрый конь. — Он мечтательно закатил глаза. — Такого на дороге не догнать.
Афанасий вздохнул. Видать, хан положил глаз на белогривого красавца.
— Выпроводить! — пискнул советник.
Двое стражников подхватили Афанасия под руки и потащили обратно к двери. Третий уткнул острие копья между лопаток, чтоб не вздумал дергаться. Кто-то сунул ему котомку, набитую наполовину его вещами, наполовину прихваченными на подворье.
Купца протащили знакомыми коридорами мимо безучастной стражи. Под улюлюканье слуг пинками выставили за дверь. Последний пинок, пониже спины, был особенно чувствительным. По мысли пинавшего, он должен был опрокинуть Афанасия в дорожную пыль. Но купец устоял, обернулся и погрозил кулаком закрывающимся за ним воротам. Стражи с луками вполнатяга, следящей за ним со стены, он не боялся. Ближайшие четыре дня он был под самой надежной защитой — хан самолично снимет голову тому, кто решит покуситься на его жизнь. Но вот потом…
Об этом думать совсем не хотелось. Да и в голове было пусто. Раздобыть тысячу золотых в незнакомом городе за четыре дня? Гиблое дело. Сбежать? Тоже не выйдет, стража на выходе из города наверняка предупреждена и не выпустит. Принять веру Мухаммеда? От этой мысли его передернуло. Если тело примет смерть жуткую, лютую, то хоть душа бессмертная спасется. А если вере изменить, душу навек потеряешь, да и тело вряд ли живым останется. Не тот человек хан, чтобы отпустить живым человека, способного отмстить, пусть даже только и в помыслах. О Боже, Боже великий. Господь истинный, Бог великодушный, Бог милосердный!