Москвичи, натерпевшиеся советчины, схватывались с ЧК, с латышскими стрелками, требуя меньше малого — еды и работы. И вот в этот бурлящий котёл просыпались с неба листовки, словно растопка народного гнева.
На листках, разрисованных под лубок, были изображены Свердлов и Троцкий — спиною к спине, они скалились, грозя маузерами. Яков Михайлович утвердил ногу на поверженном Ленине, хныкавшем, закованном в цепи, а Лев Давыдович давал пинка красноармейцу, бросая того в мясорубку войны.
Листовки ярко расписывали, как Лариса Рейснер, «валькирия революции», принимает ванны из пяти сортов шампанского, печатали меню кремлёвской столовой, смаковали подробности покушения на Ленина.
Социальный взрыв был силён — толпы народа вышли на улицы, в Кремле объявили боевую тревогу, позапирали все ворота, выставили усиленные караулы…
…А в Горках было тихо и спокойно — вечное напряжение от соседства ЧК и ЧОН притупилось, стало обыденным. Ну окружили Большой дом, ну установили блокаду. И что?..
В воскресный полдень прибыла машина автобоевого отряда имени ВЦИК, привезла Малькова. Матрос-балтиец, вознёсшийся в коменданты Кремля, неловко топтался перед Лениным, бубня о первостатейной необходимости защитить вождя от зловещих происков, дабы обеспечить тому покой и лечение, «что доктор прописал». Владимир Ильич слушал его с непроницаемым видом, а потом, когда «свердловский опричник» увял, спросил, неласково усмехаясь:
— Ну как, товарищ Мальков, ремонт в моей квагтире скоро закончится?
Комендант аж закряхтел.
— Да знаете, Владимир Ильич, туго дело идёт… То материала нет, то того, то другого… Сами понимаете.
— Так-так! — усмехнулся Ленин. — Значит, говорите, матегиала нет? Того да дгугого? Так-так…
Лицо вождя разом посуровело.
— Ремонт в Кгемле уже два дня как закончен, — резко сказал Ильич. — Я это выяснил. Завтра же я возвращаюсь в Москву и пгиступаю к работе. Да-да, завтра! Пегедайте, между пгочим, об этом Якову Михайловичу. Я ведь знаю, кто вас инструктирует. Так запомните — завтра! [111]
Сообщение ОСВАГ:
Добровольческая, 1-я и 2-я Донская армии перешли в наступление по Южному фронту. Казаки генерала Мамонтова, форсировав Дон и прорвав железнодорожный путь Поворино — Царицын, двинулись вверх по Медведице. 1-й армейский корпус генерала Кутепова, переправившись у Калитвы, направился по Хопру на Поворино. К 30 августа наши войска вышли на линию Балашов — Поворино — Лиски — Новый Оскол.
В тот же день случилось непредвиденное — Ленин прогнал коммунаров-чоновцев. Этот мужичок-недоросток, с двумя пулями, засевшими в груди и шее, прогулялся до Берёзовой аллеи и устроил страшный разнос командиру отряда. Хоть левая рука Ильича уже не висела на перевязи, он всё ещё держал её полусогнутой. И общая скованность оставалась в теле, словно в ожидании боли, и жёлтый восковый налёт на лице, как у тяжелобольного, но ярость Предсовнаркома была такова, что, казалось, выступи против него целая армия, он и её «вздует».
Бойцы ЧОН топтались, мыча оправдания, вжимая головы в плечи, а Ленин всё наскакивал на них, громя и вопя о «безответственных элементах», о «белогвардейщине и скоропадчине»… Через полчаса блокада была снята.
— Да что же он творит? — причитала Крупская, нервно теребя платочек. — Володе же нельзя волноваться! У него постоянные головные боли, бессонница… Товарищ Юрковский, повлияйте хоть вы на него!
Авинов вздохнул.
— Повлиял бурундук на медведя и полосатым стал…
Широко шагая, он двинулся по аллее навстречу Ленину — тот возвращался с видом триумфатора. Врачи сняли бинты, отчего их пациент держался вольнее, чем обычно. Вот и не сдержал бешенства…
— А погодка-то какова! — весело воскликнул Ильич. — Эх, на охоту бы… Раньше у меня централка Франкота была, шестнадцатого калибра. Хогошее ружьецо!
Кирилл, ничего не говоря, с немым укором смотрел на него.
— Каюсь! — бодро откликнулся Ленин. — Пгизнаю. Обещаю исправиться.
— Владимир Ильич…
— Виктор Палыч! — завёл вождь в том же тоне. — Хоть вы со мною не нянчитесь! Вы тут единственный, пожалуй, кто не склонен к комвранью, так останьтесь на моей стогоне, не слушайте этих клушек! Вот вы бы сами как поступили?
Авинов подумал.
— Я человек армейский, товарищ Ленин, — сказал он с осторожностью, — я бы пошёл на прорыв.
— Вот! — просиял Ильич. — И я туда же! Коли воевать, так по-военному!
Вечером, когда солнце село, но сумрак ещё не окутал землю, на Хоздвор, скрипя и грохоча, заехали две ломовые телеги, гружённые дровами, — латыши запасались на зиму. Тут же затеялся скучный, но обстоятельный скандальчик — один из мужиков-возчиков, крякая и хлопая себя по ляжкам, нудил: «Договаривались за деньгу, дык рассчитайся. Ну во-от… А сметаной не возьму, ни к чему мне ваша сметана, в своей, как вареник, плаваю. Ну во-от… Договаривались за деньгу, вот и давай. Ну во-от…»
Коммунары препирались с ним в той же затянутой манере — ругались чинно, матерились степенно, пока не условились по новой. Вышли бабы с ребятишками и всем гамузом стали перекидывать поленья.
Второй ломовик стоял молчком, пока не углядел Авинова. Переваливаясь, он подошёл попросить огоньку. И лишь теперь Кирилл разглядел «Буки 02» — в армяке и бесформенной шапчонке, из-под которой выбивался парик, главнокомандующий был неузнаваем. Закрученные усы его повисли, борода растрепалась… Мужик мужиком. «А ишшо енерал!» — улыбнулся штабс-капитан.
— Сухие дровишки-то? — поинтересовался он, поднося зажигалку, умелыми руками сготовленную из патронной гильзы.
— Знамо дело, на том стоим, — солидно ответил Стогов и заговорил вполголоса: — Долго вам ещё здесь «лечиться и отдыхать»?
— Завтра как будто возвращаемся.
— Отлично! Знал бы, не тащился сюда.
— В любом случае это было опасно, — попенял ему Авинов. — Курьеров, что ли, нехватка?
Генлейт помотал головой и закашлялся от едкого дыма.
— Дело больно важное, — сипло выговорил он, перхая. — В Москве развернулся некий Локкарт, сэр Роберт Гамильтон Брюс Локкарт. Он возглавляет специальную британскую миссию при Советском правительстве — и шпионит вовсю, тем более что при нём состоит такой матёрый разведчик, как Сидней Джордж Рейли, бывший одессит Семён Розенблюм. [112] — Буки перемежал свою речь жестами, не относящимися к ней, — указывал то на телегу, то в сторону Хоздвора руку протягивал — создавал впечатление, что селянин о дровах твердит. — Так получилось, что сеть «Азбуки» задела сеть Локкарта. Мне точно известны имена нескольких его агентов — это подполковник Фриде, агент 20, а его сестра — курьер. Подполковник Генштаба Голицын носит 12-й номер… Но не в них дело. По моим сведениям, Локкарт возглавляет настоящий заговор трёх послов — кроме него самого, задействованы французский и американский посланники. А затевают они, ни много ни мало — антибольшевистский переворот!